К птичьему гаму добавилось тихое потрескивание, словно лодка плыла по декабрьскому пруду, прихваченному первым тоненьким ледком. Свесившись за борт, Марина смотрела, как листья сминаются под понтонами – и тут же расправляются, целые и невредимые. От проплывшей лодки не оставалось и следа. «Мы здесь были, – подумала Марина, – а будто и не были». Такой яркой, такой свежей зелени ей еще не доводилось видеть в джунглях. По нежной лужайке уверенно бродили длиннопалые птицы. Может, эти листья выдержат и женщину-фармаколога? Вот только глубоко ли здесь, один фут или все двадцать? Беноит снова похлопал Пасху по плечу и поднял руку. Когда тот остановил лодку, парень лег на живот и свесил голову за борт. Он что-то увидел. Подошли Сатурны и тоже наклонились. Подошла и Марина.

– Рыба? – спросила Нэнси. – Peixe?[12]

Беноит помотал головой.

– Я ничего не вижу, – сказал Ален.

Пасха не сводил глаз от Беноита, а тот, не глядя на штурвального, показал рукой влево, вправо и чуточку назад. Включив самую малую скорость, Пасха острожно маневрировал, пока Беноит, чей взгляд так и был прикован к плавучим зарослям, не махнул рукой. Пасха заглушил мотор, и над водой воцарилась тревожная тишина. Тогда, все еще лежа на животе, начинающий гид-натуралист запустил руку в речную растительность и принялся втаскивать в лодку исполинских размеров змею.

Любому человеку инстинкт самосохранения подскажет, что змею следует держать подальше от лица: Беноит вытянул выставленную вперед руку так, словно хотел отбросить ее от туловища, изо всех сил сжимая свою добычу. Змее такое обращение явно не понравилось. Она яростно щелкала длинными изогнутыми зубами, стремясь дотянуться до запястья парня. Беноит же изо всех сил тряс свою противницу, надеясь выиграть время, чтобы передвинуть руку ближе к змеиной голове. Он перекатился на бок, потом на спину и невероятным усилием втащил половину рептилии на палубу. Чешуйчатое туловище содрогалось, словно оборванный электрический кабель. Возле шеи змея была толщиной с запястье Беноита, а дальше ее гладкое тело, на спине – темно-зеленое с черными пятнами, а на брюхе – белесое, разрасталось, становясь почти с его бедро. Теперь змея уже сама переползала на палубу, сворачивалась в мускулистые кольца, готовясь броситься на Беноита, обвить его, а парень, напрягая все силы, держал ее голову подальше от лица.

– Выбрось ее! – завизжала Нэнси по-английски – на языке, который обещал Беноиту исполнение его мечты: стать гидом. – Выбрось!

– Твою мать, твою мать, твою мать! – как заведенный твердил Ален.

Беноит держал рептилию крепко, но все же недостаточно близко к голове. Змеиная пасть распахнулась – казалось, шире, чем позволяли законы физики, – открывая на обозрение множество мелких зубов, только и ждавших возможности впиться в парня. Лишь бешено мотая противницу из стороны в сторону, Беноит не позволял ей схватить его руку. Он сосредоточился на шести дюймах чешуи и мускулов – от своего кулака до кончика змеиного языка – совсем забыв про остальное, огромное, уже подминающее его под себя тело, и хохотал, мокрый от пота и воды, скатывавшейся со змеи. Прижатый спиной к полу, как борец в поединке без правил, он ревел от неудержимой радости и пытался подобраться к голове рептилии. Пасха, всегда готовый помочь, вцепился в нижнюю половину их гостьи и пытался оттащить ее от своего друга. Змея то сворачивалась в кольца, то распрямлялась, и определить ее длину было трудно, но пятнадцать-восемнадцать футов в ней было наверняка. Беноит же был около пяти футов и пяти дюймов ростом и легче своей противницы на добрых пятьдесят фунтов. Трое ученых отшатнулись к борту, в ужасе вопя и ругаясь на бесполезном английском. Марина уже хотела прыгнуть в воду и умчаться прочь по плавучей лужайке, обгоняя длиннопалых птиц, – но кто знает, не живет ли под зеленым ковром целая змеиная семья?! Воздух наполнил неведомый им прежде запах – смрад бешеной рептилии, гнилостная вонь, забивающая ноздри так, словно вознамерилась поселиться в них навсегда. Задняя половина змеи взметнулась вверх, обхватила узкую талию Пасхи и дважды обернулась вокруг нее. В тот момент, когда мимо него пронеслась змеиная голова, мальчишка стремительно выбросил руку и, опередив рептилию на долю секунды, схватил ее прямо под челюстью, намного выше кулака друга. Так Пасха поймал змею, которую поймал Беноит.

Триумф и слава! Ликованию не было предела. Беноит и Пасха сотрясли своими воплями джунгли. Да, Пасха закричал тоже, так пронзительно и жутко, что все три медика решили, будто мальчика укусила змея, и, как порядочные люди, рванулись его спасать. Но Пасха лишь скалил зубы в дикой ухмылке, вцепившись в змеиную глотку, а Беноит, который был намного сильнее, сжимал рептилию ниже. Они заглядывали в зубастую пасть, точно это был ярмарочный аттракцион, любовались трепещущим, похожим на серебристую молнию языком.

– Это же анаконда, мать твою! – воскликнул Ален. – Он поймал анаконду голыми руками!

Казалось, доктор Сатурн переживал одновременно и восторг лакаши, и ужас Нэнси и Марины, и ярость змеи, в чьих глазах уже застыла жажда убийства.

Пасха вдруг захрипел.

Может, Марина поняла все еще раньше, чем он захрипел, – сказать невозможно. В одно мгновение она перемахнула через барьер отвращения и страха и ухватилась за хвост анаконды, обвивший худенькое тело мальчика. Кожа змеи была липкой и сухой одновременно, а еще – прохладной, несмотря на ужасный зной. Когда-то, еще на уроках биологии в колледже, Марина препарировала змею – маленького черного ужика, давно почившего и вонявшего формальдегидом. Она рассекла его вдоль туловища и, развернув, прикрепила к вощеной дощечке. Кажется, это была единственная змея, до которой она когда-либо дотрагивалась. Теперь Марина коснулась змеи второй раз в жизни – вцепилась в нее, отдирая от мальчика. Сумев чуть ослабить чешуйчатую хватку, Марина стала тянуть анаконду на себя, перехватывая тело рептилии, точно канат – вот только конец этого каната стал обвиваться вокруг ее запястья. То была мышца, каких Марина еще не видела. Мышца не боролась с ней, даже не замечала ее… Марина потянула сильнее. Пасха снова захрипел. Теперь и Беноит понял, что стряслось: его друг оказался в змеиных объятьях – анаконда сообразила, как справиться с рукой, схватившей ее за глотку. Беноит передвинул руку выше и ухватил змею под челюстями как раз в тот момент, когда ладонь младшего товарища разжалась. Пасха попытался просунуть свои маленькие руки между собой и змеей, но, когда сделал выдох, чтобы выиграть пространство, анаконда почувствовала его движение и сдавила кольца еще сильнее. Глаза мальчика устремились на Марину, вся душа Пасхи отразилась в переполнявшем его ужасе – и доктор Сингх рванула снова. Рядом с ее руками оказались руки Алена. Теперь они тянули все сообща. Нэнси Сатурн закричала: «Нож! Нож!» – затем: «Яка!»

Но Беноит не слышал ее. Он был прикован к гигантской змее, которая душила его друга, слишком маленького для своих двенадцати лет.

– Мать вашу, скажите мне, где лежит нож на этой чертовой лодке! – закричала Нэнси.

Губы Пасхи посинели. То ли от нехватки кислорода, то ли от тяжести змеи мальчик опустился на колени. Марина внезапно поняла, что в любую секунду у него может треснуть позвоночник. Все, кто был в лодке, тоже встали на колени. Марина вспомнила, что к штурвальной колонке привязан мачете – Пасха обрубал им мешавшие ветки, когда причаливал к берегу, – и в ту же секунду вскочила на ноги. Мачете был длиной почти с ее руку и тяжелый, как теннисная ракетка. Марина нацелилась чуть выше кулака Беноита и одним махом отсекла голову анаконды. Это был бы величайший момент в жизни доктора Сингх – убей она змею. Но декапитация ничего не изменила. Упавшая на палубу голова продолжала разевать и захлопывать грозную пасть, медленно ползая по кругу, а тело продолжало сдавливать мальчика.