– Орели неудачно вышла замуж, когда ей исполнилось двадцать один год. И она это сделала, чтобы причинить мне боль, и ничего больше.

– Вы не могли помешать ей выйти замуж, потому что она достигла совершеннолетия.

– Именно так, – произнес Дегроф с облегчением. – Я лишил ее наследства, и собираюсь сделать то же самое теперь.

– Но прошло не так много времени, когда она вернулась к вам с просьбой о помощи?

– Вы хорошо информированы, комиссар. Тем лучше. Элиза, моя жена, просила меня взять ее обратно, и я сделал это, при определенных условиях конечно. Как я и предсказывал, ее брак развалился, когда ее муж обнаружил, что у нее нет ни цента своих денег. Она была вся в синяках, когда мы приняли ее обратно. Все было хорошо в течение шести месяцев, но потом она вернулась к старому образу жизни. Она проводила ночь за ночью в кабаках, ложилась с кем попало и однажды забеременела. Я вышел из себя и настоял, чтобы она сделала аборт. У Орели началась истерика, она побежала в кухню, схватила хлебный нож и напала на меня.

Дегроф расстегнул рубашку и задрал майку. Его морщинистый живот был покрыт белыми шрамами.

– Врач, мой друг, заштопал меня. Я сказал всем, что мне удалили гнойный аппендикс. Последнее, что я хотел сделать, – это сообщить в полицию.

Пока Дегроф-старший продолжал свой рассказ, Ван-Ин чувствовал, как его гипотеза рушится, подобно замку из песка во время прилива.

– Ей заморочили голову сестры, она полагает, что, наконец, отомстит мне, и составила историю обо мне, что я насиловал ее почти каждый день с одиннадцати до семнадцати лет.

Дегроф сделал большой глоток «Реми Мартина».

– Она встала между нами, заверив их, что она не должна была говорить о своем прошлом, чтобы защитить их. Она сказала им, что их постигла бы та же участь, если бы они не выполняли мои желания.

Дегроф посмотрел Ван-Ину прямо в глаза, словно в подтверждение того, что он говорит правду.

– Именно тогда я решил согласиться на ее лечение. Психиатры даже обвинили меня в том, что я слишком медлил. Моя жена была чрезвычайно расстроена из-за этой трагедии. Она изменилась, стала чахнуть и пренебрегать младшей дочерью. Мне было тяжело наблюдать, как запутывается Натали. Я был сильно загружен в те дни и не мог посвятить время ее воспитанию. Она стала наркоманкой в пятнадцать лет. Два года спустя стала называть меня отвратительным ублюдком и уверяла, что у меня не будет возможности воспользоваться ею. Я мог только догадываться, кто заполнил ее ум такой ерундой.

Ван-Ин тяжело вздохнул. История Дегрофа-старшего не решала вопрос. Ван-Ин ожидал чего-то другого и больше не знал, что думать о достоинстве и несгибаемости человека, находившегося перед ним.

– Я полагаю, у вас другая история, – сказал Дегроф, посмотрев Ван-Ину в глаза еще раз.

– Я не собирался обсуждать это с вами, – сказал Ван-Ин уклончиво. – Но все равно думаю, что есть связь между вашим прошлым и сегодняшней ситуацией, но на другом уровне.

Дегроф изобразил удивление, но не очень хорошо.

– Я весь внимание, комиссар.

Ван-Ин откашлялся:

– Когда на прошлой неделе ваш сын стал жертвой таким странным образом, я сразу подумал о мести. Также стало ясно, что виновные должны были получить поддержку кого-то из семьи.

Дегроф слушал, не дрогнув. Если бы даже он знал все, не стал бы это демонстрировать.

– Грабители знали код сигнализации, но понадобилась взрывчатка, чтобы вскрыть сейф.

– Да, – сказал Дегроф.

– По словам вашего сына, комбинация не менялась двадцать лет. И вы, и ваш сын знали ее наизусть. Вы только что разменяли шестой десяток, когда сейф был установлен. Сигнализация, напротив, была оборудована только семь лет назад или около того, когда вам было семьдесят три.

Дегроф кивнул:

– Гислай знает, что у меня есть трудности с запоминанием цифр. Чем старше становишься, тем быстрее забываешь простые вещи. Гислай предложил код, который я никак не смогу забыть.

– Дату рождения?

– Верно, комиссар: девятнадцать ноль пять. Я родился 19 мая 1914 года.

– Ваш сын заявляет, что вы с ним были единственными, кто знал код. Так же и с сигнализацией, господин Дегроф?

Дегроф был явно озадачен.

– Гислай сделал предложение на рождественской вечеринке. Мы все пили…

– Вся семья собралась за столом, – подсказал Ван-Ин.

– Точно, – сказал Дегроф. – Все, наверное, слышали нас, хотя было много шума.

– Натали в контакте с семьей?

– Комиссар, вы не пытаетесь предположить, что кто-то из моих детей несет ответственность за этот маскарад?

– Ваша жена посылает ей деньги.

Дегроф склонил голову:

– Знаю, комиссар. Но также и Шарлотта, и, видимо, моя невестка Анна-Мари тоже.

– Таким образом, у нее было достаточно возможностей?

– Но мне до сих пор трудно поверить. Зачем ей это? Она с этого ничего не получит, а Натали интересуют лишь деньги.

Дегроф скрестил руки на груди и сидел так в течение нескольких секунд, как наказанный школьник.

– Может быть, она продала код грабителям, – предположил Ван-Ин мягко. – И у меня есть пара вопросов о них.

Правда всплыла. Если он напортачил, теперь будет выглядеть полным идиотом.

– Я сильно подозреваю, что вы знаете виновных. Но я не понимаю, почему вы покрываете их.

Дегроф не стал рвать и метать. Он замер.

– Выходит, я не ошибся в вас, в конце концов, комиссар.

Ван-Ин моргнул. Он ожидал совершенно другой реакции.

– Могу ли я спросить, как вы пришли к такому выводу, комиссар?

Он не мог забыть чувство победы, которое разрывалось брызгами в голове. Наконец одному из высокопоставленных придется признать, что он, Питер Ван-Ин, было прав.

– Квадрат тамплиеров, – произнес он сухо. – Я подумал, что этот загадочный знак может пролить свет на мотивы преступления. Но ведь это было не так? Это была подпись, предназначенная только для вас.

Дегроф тяжело поднялся со стула и наполнил бокалы.

– Ваше здоровье, комиссар.

Он протянул свой бокал, и они чокнулись, как старые союзники.

– Я действительно знаю этого человека. Мы вместе учились в Левене, и он был моим самым близким другом.

Мы оба были очарованы всем алхимическим и эзотерическим. Мы проводили ночи в обсуждениях трудов Блаватской, Папюса, Де Гита, Штайнера, Кроули, египетской школы мистерий, неоплатоников и тамплиеров. Латинский квадрат был общим секретом. Мы поклялись, что никогда не будем говорить об этом с кем-либо еще. Когда я получил письмо с угрозой пару недель назад, я сразу понял, что это был Аквилин Верхай.