— Я согласен с Келлем! — вспыхнул Николас. И выпрямился, гневно сверкая глазами.

Он поглядел на Фиону и Мэрика, и то же самое сделали Ута и Келль. Женевьева ни на кого не смотрела. Она словно закаменела, упрямо не желая признавать, что ее право командовать отрядом может быть подтверждено только всеобщим согласием. Фиона не знала, как поступит эта женщина, если ее мнение не будет поддержано большинством. Пойдет дальше одна? Попытается их убить? Фиона не так долго была в ордене и не знала, что в таких случаях предписывают правила. Вполне вероятно, что ничего. Перед лицом угрозы, которую представляли порождения тьмы, мятеж внутри ордена был попросту немыслим.

— Я здесь для того, чтобы помочь вам, Серым Стражам, — медленно проговорил Мэрик. — О порождениях тьмы вам известно куда больше, чем мне. Если есть шанс спасти Ферелден от Мора, я готов ради этого рискнуть своей жизнью. Но если нет — тогда решение за вами.

— Идиоты! — взорвался вдруг Дункан.

Все взгляды обратились на него. Фиона никогда прежде не видела, чтобы паренек был так взбешен — он просто дрожал от бешенства.

— Мы убили дракона! — гневно бросил он Николасу. — Дракона! И после такого ты хочешь повернуть назад? Что, по-твоему, сказал бы об этом Жюльен?

— Не тебе поминать Жюльена! — огрызнулся Николас, но в голосе его не было прежнего пыла, и он смотрел себе под ноги.

— Хотите поджать хвосты при первом признаке опасности? Так уходите! Пусть смерть Жюльена станет напрасной, если вам так хочется. У меня не было ни малейшего желания становиться Серым Стражем, и теперь я знаю почему. Вы же просто трусы!

Келль вскинул брови, но промолчал. Николас тоже не сказал ни слова.

— Не надо было мне сюда возвращаться, — продолжал Дункан. Лицо его покраснело от гнева. — Да, я запрыгнул на спину этого растреклятого дракона, и знаете что? Оно того стоило! Ни у кого из вас не хватило духу сделать то же самое. Думаете, Серые Стражи древности, о которых вы столько говорите, те, что столько раз останавливали Мор, — думаете, они проделывали это, заботясь о собственной безопасности?

Он стремительно шагнул к Женевьеве и с решительным видом встал рядом с ней. Командор даже бровью не повела, и лицо ее осталось непроницаемым.

— Если Женевьева здесь — единственная, у кого хватает мужества это понять, тогда я пойду с ней. Я, трущобный крысеныш.

Последние слова Дункан буквально бросил в лицо Николасу. Воин отшатнулся и закрыл глаза. Ута поглядела на одного, на другого, печально покачала головой, но вмешиваться не стала. Келль выгнул бровь, вопросительно и красноречиво глядя на Фиону.

Эльфийка пожала плечами:

— Думаю, Дункан уже все за меня сказал.

В итоге ни Келль, ни Николас не стали оспаривать решение Женевьевы. Командор приняла их возвращение в ряды единомышленников без единого замечания, однако Фиона сомневалась, что она забудет про этот случай. Командор никогда ничего не забывала.

Они прошли туннелями, по которым убежал Дункан, после того как Фиона отметила, что там есть и другие коридоры, которые ведут в разных направлениях. Вернуться прежней дорогой они все-таки не могли — там неизбежно пришлось столкнуться с порождениями тьмы, а именно этого они стремились избежать. Так что волей-неволей пришлось идти вперед и надеяться, что им повезет вернуться на Глубинные тропы и отыскать дорогу в тейг Ортан. В глубине души Фиона всерьез опасалась, что эти пещеры тянутся вниз до бесконечности. Вполне вероятно, что обратного пути для них уже нет и не было бы, даже если бы Келль настоял на своем.

Эти мысли она держала при себе.

По предложению Мэрика они взяли с собой Жюльена. Тело его, по-прежнему завернутое в плащ, подняли на плечи и отнесли к изумрудному озеру. Спуститься с ним с утеса по узкой неверной тропе оказалось нелегко, но Серые Стражи не сетовали. Даже Женевьева, несмотря на задержку, не сказала на сей счет ни единого слова.

На берегу, посреди причудливых белых столпов, они сняли с плеч тело павшего товарища и опустили его в изумрудные воды озера. Церковный обычай требовал, чтобы мертвецов сжигали, а пепел подобающим образом предавали земле, однако у них не было никакой возможности разжечь погребальный костер, а захоронить что бы то ни было в камне не было ни времени, ни возможности. Лучше уж так, чем бросить мертвого друга в драконьей пещере на потеху порождениям тьмы.

Некоторое время они смотрели, как вода уносит тело все дальше. Никто не проронил ни слова. Фиона недолго была знакома с темноглазым воином, но ей по душе был его тихий нрав. Для воина Жюльен был на удивление задумчив. К Фионе он всегда относился как к собрату по ордену, не более, — а для какой-то там эльфийки, тем более магички, такое отношение значило очень много.

Николас стоял на коленях у самой воды, низко опустив голову в мучительной скорби. Остальные делали вид, что ничего не замечают, — пусть белокурый воин сохранит хотя бы остатки гордости.

— “Се бездонная бездна, колодец всех душ, — нараспев проговорил Мэрик. — Из сих изумрудных вод рождается новая жизнь. Приди же ко мне, дитя, дай тебя обнять”.

Он подошел к Николасу, бережно положил руку ему на плечо. Тот поднял на Мэрика благодарный взгляд, и глаза его налились слезами.

— “В моих объятиях — Вечность”.

Тело Жюльена медленно погрузилось под воду.

И тьма подступает все ближе, и жарко дышит она —

Шепот в ночи, поступь обмана во снах.

Песнь Преображений, 1:5

Бреган открыл глаза.

Пока он отдыхал, что-то изменилось. Долго ли он спал? В келье царила непроглядная тьма, и точно так же было, когда он только сомкнул глаза, — как будто целую вечность назад. Глубинные тропы — это ночь, уходящая оконечность.

И все же ему отчего-то казалось, что времени прошло немало. Жжение под кожей ослабло, сменилось странным леденящим ощущением. Бреган потыкал себя пальцем — кожа на ощупь была толстой и рыхлой, и, наверное, если бы он ткнул посильнее, в ней надолго осталась бы вмятина. Руки и ноги ощущались обособленно, словно они больше ему ему не принадлежали.

Рокочущий гул тоже стал слабее. Вслушавшись в него, Бреган понял, что это не вполне так. Звук усилился, отдаленный хор превратился в мощную симфонию, прилив дивно прекрасной музыки, которая больше не пыталась пробиться в его разум, но лишь легонько прикасалась к краю сознания. Не обращать на нее внимания стало гораздо проще, однако сейчас Бреган обнаружил, что эта музыка его отвлекает. Всякий раз, когда он прислушивался к ней, он терял нить размышлений.

Бреган потряс головой, не желая поддаваться этим чарам, и сел. Шкуры, на которых он лежал, стали плотнее и, безусловно, грубее. Пошарив вокруг себя в темноте, Бреган обнаружил охапку какой-то одежды. Это была явно не его одежда. Ткань, из которой ее смастерили, была незнакома Брегану — жесткая, шершавая на ощупь, скорее всего, гномьей работы. Сомнительно было, чтобы эта чужая одежда вообще оказалась ему впору.