до нее – так это то, что первая встреча с отцом, после стольких лет разлуки, произойдет на национальном телевидении. «На мой взгляд, идея ужасная», – сказала я.

Вначале меня вообще шокировало, что Диана на полном серьезе предлагает идею семейного воссоединения, но потом я поняла, что все дело в том, что так устроен наш мир или, по крайней мере, декадентская Америка. По телевизору покажут не только следующую революцию (когда она случится), но и любую мелкую глупость, которая заслуживает или не заслуживает внимания. Это уже происходит: телевизионное воссоединение приемных детей с биологическими родителями; столкновение мужа, любовницы и жены; разговоры между приговоренными к смертной казни убийцами – в кандалах, через спутник – и семьями их жертв; очные ставки между жертвами инцеста и их абьюзерами; встречи продажного пластического хирурга и женщин, чьи лица он изуродовал разглаживающими морщины силиконовыми инъекциями, которые оказались токсичными; священник, раввин, монах и министр (и нет, это вовсе не начало плохой шутки), которые спали со своей паствой. Все это можно было увидеть по самому обычному, старомодному спутниковому телевидению, и причем в один день.

Для многих людей, по меньшей мере для гостей таких шоу, ничего сокровенного не оставалось. Существовали даже базы данных с именами людей, которые хотели попасть на ток-шоу и оставляли подробные описания своих необычных качеств, странностей и увечий. Те, кто соглашался обсуждать свою личную жизнь перед миллионами телезрителей, часто говорили, что делятся своими историями для того, чтобы поддержать тех, кто прошел через подобное, повысить общественную осведомленность, проговорить свою боль вслух. Никто из них никогда бы не признался, что все дело в рейтингах, и вуайеризме, и нездоровом, доходящем до абсурда любопытстве. Они не видели, как мы с друзьями смотрели эти шоу в моменты послеобеденного затишья в общежитии и высмеивали их за китч. Все они думали, что делают что-то хорошее. Когда Диана впервые связалась со мной, чтобы уговорить на эту историю, она убеждала, что это мой долг перед обществом. Я почти купилась, когда речь шла обо мне одной; но когда она заговорила о том, чтобы притащить на шоу и меня, и папу, я поняла, что все это шоубиз, не больше, и меня затошнило.

И тем не менее Диана продолжала названивать мне день за днем, не стесняясь звонить домой даже по вечерам. У меня не было автоответчика, так что однажды мне пришлось на все выходные уехать к родственникам, лишь бы избежать телефонных звонков, ужасных звонков не от мамы, набравшей мой номер, чтобы напомнить, как она меня любит, не от мужчины, который в моих мечтах признавался в своих чувствах по телефону, а от какой-то женщины, которую я никогда не видела и не увижу, требовавшей разрешения использовать мою личную жизнь в своих целях.

Остаток лета – сплошной хаос. Я ввязываюсь в отношения с Джеком, который отвечает за новости из полицейских участков и работает сменами с четырех до полуночи, а это значит, что я допоздна зависаю на работе и пью вместе с ним. Пьем мы так много, что едва хватает сил трахаться. Меня все расстраивает, меня постоянно рвет. Тюбика зубной пасты хватает на день. Я понимаю, что сколько бы ни старалась, мне не светит стать алкоголичкой. Наркоманкой – возможно. А от алкоголя меня просто тошнит.

По вечерам я маюсь без дела и жду, пока пробьет двенадцать, в страхе, что Джек мне не позвонит, что не захочет меня видеть, что сбежит с кем-нибудь другим, в полной уверенности, что, если что-то такое случится, у меня не будет другого выбора, кроме как забраться в свою крохотную старомодную ванну и окрасить горячую воду винным цветом крови из собственных запястий. Так сильно я схожу с ума из-за него. Из-за него мне хочется покончить с собой. Я едва его знаю, нашему роману всего пара недель, но я одержима Джеком с самого первого дня.

Иногда я лежу в темноте на полу, рядом с телефонным аппаратом, жду его звонка и пытаюсь понять, какого черта со мной происходит. Почему я так боюсь потерять его? Ведь ничего страшного не случится. Наоборот, я смогу выспаться. Смогу взяться за один из толстенных томов, которые я притащила из Кембриджа, чтобы подготовиться к третьему курсу. Могу взяться за «Второй пол» или за «В защиту прав женщин»[224], могу разобраться в том, как освободиться от порабощения мужчинами. Разумеется, Симона де Бовуар была чем-то вроде игрушки для Сартра, а еще я помню, на лекции говорили, что Мэри Уолстонкрафт оказалась слишком сложна для – для кого? – кажется, для Джона Стюарта Милля[225]. Но Джек не Жан-Поль. На самом деле, если бы я не боялась, что эта мысль меня убьет, я бы признала, что Джек – никто. Ткнула пальцем, попала в него. Каждый, в кого я влюбляюсь, превращается в Иисуса Христа в первые 24 часа нашего знакомства. Я знаю эту черту за собой, я понимаю, когда снова начинаю это делать, бывает, я даже чувствую, будто стою на перекрестке времен и прямо сейчас могу уйти – просто сказать нет, – и это больше не повторится, вот только я никогда не ухожу. Я цепляюсь за все подряд, в итоге оказываюсь ни с чем, а потом чувствую себя опустошенной. Я оплакиваю потерю чего-то, чего у меня никогда не было. Я больная, просто больная.

Господи, как же я хочу к маме. А мама, конечно же, не разговаривает со мной. В остатке есть я, есть Джек, есть бутылка.

В субботу мы с Джеком собираемся на дневной показ «Большого кайфа»[226]. Он должен позвонить, но не звонит. Час проходит за часом, я не могу выйти из дома, его телефон не отвечает, и я понимаю, что меня накрывает то самое отчаяние, которого я боялась. Существует миллион занятий, с помощью которых можно убить время, но я чувствую себя загнанной, напуганной, слишком взбудораженной, чтобы читать или делать что-нибудь толковое, так что я собираю по дому всю выпивку, нахожу бутылку какого-то вонючего рома и принимаю решение начинать. А потом я вспоминаю, что Глоб, один знакомый из индастриал-рэп-группы, который встречается с дочкой комиссара полиции и промышляет наркотиками, оставил у меня в шкафчике тайничок с псилоцибином. Я набрасываюсь на них. Съедаю все. Граммов десять, точно не знаю. К тому времени, как меня накрывает, я все равно что улетела на Плутон.

Я звоню всем подряд и разговариваю с автоответчиками. Отправляюсь в Sound Warehouse и покупаю – Господи, помоги мне! – четыре альбома Grateful Dead. Наталкиваюсь на Расти