две недели он воротился и еще около двух месяцев не обнаруживал своего замысла, который созрел в нем, вероятнее всего, под влиянием его дядей, двух князей Глинских. А в конце декабря, на святках, он, улучив минуту, внезапно велел схватить «первосоветника» князя Андрея Шуйского и отдал его своим псарям; те повлекли его к тюрьмам и дорогой убили против кремлевских Ризположенских ворот. Некоторых второстепенных сторонников его, в том числе Фому Головина, разослали в заточение. Это первое решительное проявление самовластия и показало всю силу московского самодержавия. С той поры, прибавляет летопись, «начали бояре от государя страх имети и послушание».

Но за сим началом пока не последовало больших перемен в управлении. Иоанн был еще слишком молод и неопытен, чтобы самому стать в его главе. В правительственной думе Шуйских, по-видимому, сменили его дядья Глинские. А сам великий князь по-прежнему предавался своим забавам; только время от времени изрекал опалы и подвергал наказаниям некоторых бояр, особенно из сверженной партии Шуйских. Так, подверглись опале князья Кубенский, Петр Иванович Шуйский, Александр Горбатый, Палецкий; Афанасию Бутурлину отрезали язык за невежливые слова. В числе опальных встречается и прежний любимец Ивана IV Федор Воронцов, которого он поспешил воротить из ссылки. Другие бояре, особенно Глинские, завидовали Воронцову и воспользовались первым удобным случаем от него отделаться. В мае 1546 года пришли вести о близком нашествии крымского хана. Великий князь сам выступил с войском в Коломну. Но вести оказались ложными; хан не приходил. Однажды государь выехал за город на прогулку. Тут встретила его толпа новгородских Пищальников и начала о чем-то бить челом. Иоанн не пожелал их слушать и велел своим дворянам прогнать их. Пищальники заупрямились и стали бросать грязью и шапками; отсюда разгорелась драка; от грязи ослушники перешли к ослопам и выстрелам; а дворяне пустили в дело луки и сабли; с обеих сторон по нескольку человек было убито. Иоанн не мог приехать прямо в свой стан и должен был воротиться окольными дорогами. Разгневанный, он поручил приближенному своему дьяку Василию Захарову разведать, кто подучил Пищальников. Захаров, неизвестно на каком основании, донес государю, что виновны в этом деле князь Иван Кубенский и Федор Воронцов со своим родственником Василием. Иоанн поверил дьяку и велел всем троим отрубить головы; причем им поставлены в вину их прежние мздоимства и проступки в делах государских и земских. К тому же времени относятся и казни некоторых других бояр и княжат, каковы: Трубецкой, Дорогобужский, Овчина-Оболенский (сын известного Ивана Федоровича) и прочие. В эту пору своей юности Иоанн часто разъезжал по областям своего государства; посещал монастыри и особенно занимался охотой. Такие поездки дорого обходились местному населению, доставлявшему подводы и корм для многочисленной государевой свиты, и возбуждали народный ропот. Так, псковский летописец, сообщая о поездках Иоанна в Новгород, Псков, Печерский и Тихвинский монастыри в декабре 1547 года, прибавляет: «Не управил своей отчины ничего князь великий, а все гонял на мсках (на ямских), а христианам много протор и волокиты учинили».

Воротясь в Москву из последней поездки, Иоанн вдруг объявил митрополиту Макарию свое намерение жениться. Митрополит по сему поводу служил торжественный молебен в Успенском соборе. Затем великий князь созвал бояр и держал к ним речь о том же своем намерении. При сем он прямо говорил, что сначала хотел было искать невесту в ином царстве, но потом эту мысль отложил; ибо иноземная жена имела бы с ним разные «норовы», отчего происходила бы между ними «тщета», а потому он решил «жениться в своем государстве». Хотя летопись и замечает, что митрополит и бояре от радости заплакали, видя, что такой молодой государь ни с кем не советуется, а действует по внушению Промысла Божия, но едва ли на его решение не повлиял тот же митрополит Макарий. По всей вероятности, государю при сем указано было на примеры отца и деда, которых женитьба на иностранках произвела большие толки и неудовольствие на введение иноземных обычаев; а главное, иноземная невеста означала иноверку, ибо трудно тогда было найти иноземную принцессу православной веры. Но то было не единственным намерением государя. Тут же он объявил боярам, что еще прежде женитьбы он хочет венчаться на царство по примеру своих прародителей начиная от великого князя Владимира Мономаха. Это торжественное венчание совершено было 16 января митрополитом в Успенском соборе по тому же чину и почти с теми же обрядами, как помянутое выше венчание Димитрия, внука Ивана III. Оно замечательно особенно в том отношении, что к прежнему титулу великого князя Иоанн присоединил теперь титул царя. Последний уже встречался при его дяде; уже отец его Василий приказывал именовать себя царем. Но с сего времени, то есть со времени Иоаннова коронования, употребление сего титула сделалось постоянным во всех государственных актах. Книжные люди не преминули обратить внимание на эту перемену и придавали новому титулу большое значение. По их понятиям, московский царь является прямым преемником православных царей греческих, от которых происходит и по бабке своей Софье, и по прародительнице Анне, супруге Владимира Святого. А царство Российское, как они толковали, есть Третий Рим, наследник двух прежних («два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быть»). Как бы в подтверждение сих толкований, единственный авторитет, к которому Иоанн потом обратился за подтверждением своего нового титула или, собственно, за благословением, был цареградский патриарх; от него и была получена утвердительная грамота.

Относительно выбора невесты Иоанн повторил тот же способ, который был употреблен при первой женитьбе его отца Василия III и который существовал еще у византийских императоров. По городам разосланы грамоты к боярам и детям боярским с приказом представить своих детей или родственниц — девиц на смотр наместникам; последние из них выбирали лучших и отсылали в Москву; а здесь между ними уже сам царь выбирал себе невесту. Из толпы собранных красавиц Иван Васильевич выбрал Анастасию Романовну Захарьину-Юрьеву. Она происходила из рода Андрея Кобылы, известного московского боярина времен Симеона Гордого. Сей род с течением времени весьма разветвился, так что насчитывают более 20 происшедших от него боярских и дворянских родов, каковы, кроме Захарьиных-Юрьевых, Жеребцовы, Шереметевы, Беззубцевы, Зубатые, Колычевы, Ляцкие, Кобылины, Ладыгины, Неплюевы и прочие. Внук Андрея Кобылы, Иван Федорович Кошкин (любимец Василия I), имел в числе своих сыновей Захарию; один из сыновей этого Захария Кошкина Юрий был боярином Ивана III, и его дети назывались Захарьины-Юрьевы. Старший сын его Михаил Юрьевич, как мы видели, находился в числе наиболее приближенных бояр Василия III. Другой сын, Роман Юрьевич,