собой на ножах и что если король щедро пожалует Семена Бельского и Ляцкого, то, услыхав о том, будто бы многие князья и дети боярские также отъедут в Литву. Особенно московское правительство тревожилось за Новгород и Псков, еще не успевшие примириться с потерей своей самобытности, и действительно, по тем же донесениям, в Пскове происходило какое-то движение; пользуясь удалением большей части детей боярских для защиты границ, черные люди псковичи стали часто сходиться на вече и о чем-то рассуждать, хотя наместники и дьяки запрещали им эти сходки. Не вполне полагаясь на верность самих наместников и дьяков, правительство велело вновь привести их к присяге вместе с детьми боярскими. Новгородскими наместниками тогда были князь Борис Горбатый и Михаил Семенович Воронцов, а псковскими князь Михаил Кубенский и Дмитрий Семенович Воронцов (брат Михаила Семеновича). Тогда же, по распоряжению из Москвы и по благословению владыки Макария, наскоро выстроена была стена вокруг Софийской стороны трудами всего городского населения, не исключая и духовного чина (на что с неудовольствием указывает новгородский летописец, говоря, что прежде городские стены ставили всей новгородской волостью).

Сигизмунд щедро наградил Бельского и Ляцкого волостями; однако расчет его на московские беспорядки и несогласия не оправдался: правительница и боярская дума обнаружили энергию и распорядительность в борьбе с внешними врагами. Во главе думы тогда стояли князь Василий Шуйский, Михаил Тучков, Михаил Юрьевич Захарьин, Иван Шигона Поджогин.

Сначала литовские войска имели успех. Гетман Юрий Радзивилл, соединясь с крымскими татарами, летом 1534 года опустошил Северскую украйну, нигде не встретив сопротивления в открытом поле; а потом он отрядил туда же воеводу киевского Андрея Немирова; но последний был отбит от Стародуба и Чернигова. В то же время князь Вишневецкий неудачно приступал к Смоленску. Главная московская рать оберегала тогда южные пределы государства, так как опасались вторжения татар. Только глубокой осенью часть ее двинулась в Литву; причем, в свою очередь, не встретила неприятеля в открытом поле и беспрепятственно опустошила страну; а передовой полк под начальством князя Ивана Овчины-Телепнева-Оболенского верст за сорок доходил до самой Вильны. По известиям польским, русские на этом походе совершали большие жестокости, без пощады жгли, убивали, пленили; а многих детей и женщин сажали на кол. По-видимому, обе стороны отличались варварским способом ведения войны. Но есть известия, что относительно православного населения литовских областей русское войско поступало мягче, отпускало многих пленников на свободу, а храмы Божии воеводы приказывали не трогать и ничего из них не брать. В 1535 году литовское войско снова вторглось в Северскую украйну, взяло Гомель и осадило Стародуб. Князь Федор Телепнев-Оболенский (брат Ивана) мужественно оборонял этот город, снабженный пушками и пищалями. Но неприятели, защищаясь турами, близко подошли к стенам и успели тайно сделать подкоп. Московские воеводы еще мало были знакомы с такими осадными работами и потому не сумели их предупредить; когда подкоп взорвал часть стены и произвел пожар, город был взят; жители большей частью избиты, воевода попал в плен. Но тем и ограничились успехи литвы. Когда неприятели ушли, москвитяне возобновили Стародуб. Кроме того, они успели во время этой войны построить на литовских границах новые крепости Себеж, Велиж и Заволочье. Литовцы, пытавшиеся взять Себеж, потерпели под ним поражение. Видя, что разорительная война только затягивается и никакой смуты в Москве не произошло, Сигизмунд желал уже прекратить борьбу. Переговоры завязались сначала издалека: между гетманом Радзивиллом и князем Иваном Телепневым-Оболенским при посредстве брата последнего Федора, находившегося в литовском плену. Долго обе стороны спорили о том, где должны идти главные переговоры: в Москве, или в Литве, или на границе. Московская дума твердо стояла за честь своего государя, хотя и малолетнего, и настояла на том, чтобы великое литовское посольство прибыло в Москву; для чего ему по обычаю отправлена была из Москвы опасная грамота. Зимой 1537 года приехал полоцкий воевода Глебович с товарищами. Переговоры о вечном мире по обыкновению начались с условий невозможных: Литва потребовала уступки Новгорода и Пскова; потом предлагала заключить мир на основании границ, которые были при Казимире IV и Василии Темном; потом просила только уступки Смоленска или другого равного ему города. Но бояре не дали никаких уступок. Наконец, после многих споров согласились заключить не мир, а только пятилетнее перимирие, считая от Благовещеньева дня 1537 года: обе стороны остались при том, чем владели.

Это перемирие развязывало Москве руки по отношению к другим ее врагам: Крыму и Казани.

Во время войны Сигизмунда с Москвой хотя крымский хан Саип-Гирей и был его союзником, но в самом начале этой войны против Сайпа восстал его племянник Ислам-Гирей, и Орда разделилась между ними. Московское правительство думало воспользоваться этим разделением; оно вступило в сношения с Исламом, посылало ему поминки и старалось вооружить его против Литвы; в то же время оно не прерывало вполне сношений и с Саип-Гиреем. Меж тем московский беглец князь Семен Бельский, обманутый в своих надеждах на короля, отпросился у него под предлогом благочестивого путешествия в Иерусалим. Вместо того он отправился в Константинополь и начал подговаривать султана Солимана к войне с Москвой, думая с помощью турок и татар осуществить свои планы относительно Рязанского и Бельского уделов. Султан, по-видимому, согласился помогать ему и вместе с ним послал в этом смысле приказы хану Крымскому и паше Кафинскому. Но в это время уже прекратилась война Москвы с Литвой. Ислам-Гирей известил Москву о происках Бельского. Московское правительство стало уговаривать Ислама, чтобы тот схватил и выдал ему Бельского, обещая за то большие поминки. Ислам обещал; но сам он вскоре был убит одним из ногайских князей. Тогда Саип-Гирей снова соединил Орду под своей властью. Он немедля потребовал от Москвы больших поминков, грозя в противном случае прийти с войском, и уже не «голою ратью», как его старший брат Магмет-Гирей, а с пушечным нарядом и с конницей турецкого султана. Он требовал также, чтобы Москва оставила в покое его племянника Сафа-Гирея Казанского.

Мы видели, что Василий III посадил в Казани касимовского царевича Еналея как своего подручника. Но после Василия, во время войны с Литвой, в Казани снова взяла верх партия крымская; Еналей пал жертвой заговора, и казанцы опять призвали к себе Сафа-Гирея. Однако и московская партия не хотела уступить; некоторые казанские князья и мурзы известили московское правительство, что если оно пришлет старшего Еналеева брата Шиг-Алея, то они помогут ему снова сесть в Казани. Елена Васильевна, посоветовавшись с боярами, призвала Шиг-Алея из его