ногу наложив». Многочисленные клевреты Шуйских, конечно, спешили захватить доходные места наместников и судей в областях, где безнаказанно угнетали народ всякими поборами и торговали правосудием. Так, в Пскове свирепствовали наместники князь Андрей Шуйский и князь Василий Репнин-Оболенский. Псковский летописец говорит, что они были свирепы, как львы, а люди их, как звери дикие; от их поклепов добрые люди разбегались по иным городам, и честные игумены из монастырей бежали в Новгород, и не только сами псковичи уходили от лихих наместников, но пригоро-жане не смели ездить в Псков. «А князь Андрей Михайлович Шуйский был злодей: дела его были злы на пригородах и волостях; (возбуждая) истцов на старые тяжбы, он выправлял с ответчиков с кого сто рублей, с кого более; мастеровые люди во Пскове все делали для него даром, а большие люди несли к нему дары». Хищения и насилия внутренние сопровождались и внешними бедствиями: южные и восточные пределы наши безнаказанно опустошались крымскими и казанскими татарами; Шуйские не умели дать им отпор.

Митрополит Иоасаф, хотя и возведенный Шуйским, однако скоро от них отшатнулся, и склонился на сторону их соперников Бельских. В следующем, 1540 году, по ходатайству митрополита перед великим князем и думой, Иван Бельский был внезапно освобожден и занял свое место в думе, где к нему тотчас пристало большинство бояр, тяготившееся владычеством Шуйских и их клевретов. Руководство правлением перешло в руки Бельского, и дела немедленно приняли оборот более благоприятный для государства.

Во-первых, было освобождено из заключения семейство несчастного дяди государева Андрея Ивановича Старицкого, именно его супруга Евфросинья и маленький сын Владимир; последнему потом возвратили даже отцовский удел. Далее, правительство вняло доносившимся отовсюду жалобам на лихоимство и неправды княжьих наместников и тиунов и стало раздавать так называемые губные грамоты по северным городам, пригородам и волостям. Этими грамотами давалось жителям право самим выбирать себе из боярских детей губных старост или голов, которые с помощью земских сотских и десятских ловили разбойников и татей, судили их вместе с присяжными людьми или целовальниками и сами же исполняли приговоры. Таким образом, разбойничьи и татебные дела исключались из ведения государевых наместников и тиунов и отдавались самим жителям. Подобные губные грамоты встречаются и несколько прежде, но особенно стали они распространяться в управление Бельского. Население встретило их очевидно с большой благодарностью. Так, псковский летописец с радостью сообщает о даровании такой грамоты Пскову и отозвании из него Андрея Шуйского. «И начали, — говорит он, — псковские целовальники и соцкие судить лихих людей на княжем дворе в судебнице над Великой рекой и смертной казнью их казнить; остался во Пскове наместником один князь Василий Репнин-Оболенский, и была ему нелюбка большая до Пскович за то, что у них как зерцало государева грамота, и была христианам радость и льгота великая от лихих людей и от поклепщиков и от наместников, от их неделыциков и ездоков, кои по волостям ездят».

Почувствовалась перемена и во внешних делах. Сафа-Гирей продолжал нападать на Муромский и Владимирский край; Сайп-Гирей требовал больших поминков, которые хотели обратить в постоянную дань, а между тем татары его опустошали рязанские и северские украйны. В Крыму продолжал действовать и поднимать Орду на Россию наш изменник Семен Бельский. Саип-Гирей, сговорясь напасть на Московское государство общими силами с Сафа-Гиреем, задумал сделать большое нашествие, которое и произвел летом 1541 года. Но московское правительство заранее приняло энергические меры. Против казанцев выставлена была рать, которая расположилась под Владимиром и находилась под начальством Ивана Шуйского. А для наблюдения за Крымом послана другая рать в Коломну. Вдруг в Москву от наших степных сторожей или станичников пришли вести, что в поле появились великие сакмы (следы): видно, что шли войска, тысяч сто или более. Саип-Гирей действительно поднял почти всю Орду и имел у себя турецкую помощь с пушками и пищалями, также ногаев, астраханцев, азовцев и других. Тогда из Москвы двинули к берегам Оки главную рать, под начальством Дмитрия Бельского с товарищами; а на помощь Шуйскому против казанцев послали костромских воевод и Шиг-Алея с касимовскими татарами. Юный великий князь с братом своим торжественно молился в Успенском соборе перед иконой Владимирской Богоматери и перед гробом Петра митрополита. Потом вместе с митрополитом Иоасафом он отправился в боярскую думу и здесь предложил на обсуждение вопрос, оставаться ли ему в столице или ехать в другие (северные) города? Большинство бояр говорило против отъезда великого князя, который по своему малолетству не мог бы перенести больших трудов, промышлять о себе и обо всей земле. Митрополит был того же мнения и указывал на пример Дмитрия Донского, как при нем была разорена Москва, покинутая князем. Решено было, чтобы великий князь остался в столице, под покровом Богородицы и московских чудотворцев. Столицу деятельно приготовляли к обороне, расставляли пушки и пищали, расписывали людей по воротам, стрельницам и по стенам; посад укрепляли еще надолбами. На Оку к воеводам послали государеву грамоту с увещанием без всякой розни, крепко стоять за православное христианство и с обещанием жаловать ратных людей, их жен и детей. Грамоту читали с умилением; воеводы давали друг другу слово пострадать за христианскую веру и за своего юного государя. На речи воевод ратные люди с воодушевлением отвечали: «Хотим с татарами смертную чашу пить». Когда татары подошли к Оке и хотели переправляться, их встретил передовой полк под начальством князя Турунтая Пронского. Хан велел действовать из пушек и пищалей, чтобы очистить берег для переправы. Но к Пронскому прибыли со своими отрядами князья Микулинский, Серебряный, Оболенский и другие; наконец, показался и Дмитрий Бельский с большим полком; стали подходить и русские пушки. Видя такую многочисленную рать, хан удивился и с сердцем выговаривал князю Семену Бельскому, который обещал ему свободный путь до Москвы, так как московские войска будто бы ушли под Казань. Обманувшись в своих расчетах, Саип-Гирей не отважился на бой и ушел назад. Дорогой он остановился было под Пронском и хотел его взять; но тут воевода Жулебин приготовил всех жителей, в том числе и женщин, к отчаянной обороне; а между тем приближались Микулинский и Серебряный, посланные в погоню за ханом. Саип-Гирей не стал их ждать и ушел. Так неудачно окончил он свое нашествие. Сафа-Гирей на сей раз не двинулся к Казани, узнав о принятых против него мерах и о сношениях недовольных казанских вельмож с русскими воеводами.

С польско-литовским королем, по истечении перемирия, опять возобновились переговоры о вечном мире, но опять неудачно, вследствие литовских