* * *

Комнатка была небольшой. Меньше той, где Яблочкина поместили, а оттого что была заставленна компьютерами и другой аппаратурой, казалась еще меньше.

– Основное дело сделано, монтаж закончен. Теперь нам остается самое простое, – сказал капитан Сергеев, – спутниковую тарелку на крышу устроить, и подсоединить ее к аппаратуре. Тогда никуда уже твой китаец не денется от нашего всевидящего ока.

– Что, как в Интерполе? Научились человека со спутника отслеживать? – поинтересовался Яблочкин.

– Я не знаю, как в Интерполе, с ними не работал, но в принципе наша отечественная аппаратура превосходит импортные аналоги по всем статьям. Французский стандартный спутник-шпион, например, позволяет зафиксировать смещение объекта на расстояние более полуметра. Мы же фиксирует в пределах двадцати сантиметров. И даже сквозь железобетонные перекрытия. Правда, пока только еще в один этаж. Если человек находится, скажем, на верхнем этаже здания, мы может посмотреть, в какое время он в туалет ходит. Возможно, в скором будущем и через несколько этажей посмотреть сможем. Я слышал, что на следующий спутник ставят мощнейший усилитель приема тепловых сигналов.

– Спутник Интерпола, кстати, сквозь этажи показывает, где находится мобильник. Этаж, правда, не определишь, но место вполне возможно.

– Не верю.

– Сам видел, – подтвердил Сережа.

– Но мы их по другим параметрам превосходим. – Сергеев проявил свой обычный оптимизм. – У нас много своих плюсов.

– Посмотрим, Витя, на ваши плюсы в действии, – согласился Яблочкин. – С подполковником Лавровым уже разговаривал?

– Знакомился. Он обещал вскоре навестить. Когда у нас все готово будет. Этого подполковника, как я понимаю, сильно все наше хозяйство интересует. Мечтает в своей лаборатории такое завести, чтобы каждого сотрудника контролировать.

– Это его работа. Нам же надо только одного человека не упустить. У меня сегодня в голове мелькнуло, что мы что-то не додумали, а что именно, вспомнить никак не могу.

– Давай попробуем вместе. Полный план контроля.

– Давай, – согласился Яблочкин, и вытащил из кармана блокнот.

3

Часовой группы Абу Обейды вовремя получил сигнал и двинулся к основной группе, по-прежнему шурша своей несуразной в боевых условиях «камуфляжкой». Но осторожность никто не отменял. И потому Сохно, нацепив на плечи своим пленникам ремни автоматов, как лучших друзей, с улыбкой, похлопал по плечам и сказал им предельно строго:

– Одно неосторожное движение, один камень из-под ноги, и пуля вас догонит… Не догонит, случись, пуля, накроет закон. За халатность под суд пойдете. Оба. Но отвечает за все, понятное дело, офицер. Соображай, старлей, и топай. Только не строевым шагом. Вперед!

Подниматься по склону со связанными руками, при этом прятаться за кустами от возможного наблюдателя, под ноги смотреть, чтобы камешек не шевельнулся, и не иметь возможности ухватиться за куст, чтобы подтянуть тело при подъеме – занятие не слишком приятное и уж совсем не легкое. Сохно наблюдал за пленниками, пока позволял вечерний сумрак. Потом поднял бинокль с ПНВ, стал через него рассматривать путников. Старший лейтенант, похоже, ругался. Часто оборачивался и что-то высказывал солдату. Тот молчал, словно он был виноват в случившейся неприятности. Но в целом оба шли достаточно тихо и старательно, по мере сил и возможностей, прятались от взглядов из лагеря Абу Обейды.

– Ювелир – раз, – начал считать полковник Согрин, – «чайники» – два, наши – три… И все это не считая девчонки, которая уже полчаса что-то пытается мне объяснить, а я не пойму. Толя, кто у тебя следующий на очереди?

– Американцев подавайте, – со знанием дела потребовал Сохно. – Стопроцентных. С Вьетнама с серьезными американцами не встречался. Соскучиться успел.

В свое время во Вьетнаме отдельная мобильная группа тогда еще старшего лейтенанта Согрина провела несколько успешных операций. В группу тех времен входили пятнадцать офицеров. Сейчас в живых остались четверо. Двое служат вместе с Согриным, Слава Макаров служит где-то то ли в Интерполе, то ли в спецподразделении ООН… Остальные погибли в разных концах планеты, не дослужив до пенсии, на которую трое оставшихся собирались уйти после окончания нынешней операции.

– Американцев тебе придется охранять больше, чем Абу Обейду, – сказал Согрин. – Я предупреждал, а ты настраивайся.

– От такого настройства сплошное расстройство, а не служба в боевом элитном подразделении, – посетовал Сохно. – Это как собаку заставить любимую кость охранять, и не разрешать трогать. У меня, как у собаки, уже челюсти сводит.

– Внимание! – подал голос Кордебалет. – Абу Обейда снялся. Может, мне сдвинуться вперед? До самого поворота в соседнее ущелье?

– Гуляй, – согласился Согрин. – Только осторожнее, не спугни американцев. Их в темноте можно с кем-то спутать.

– Здесь дубы не растут, – прокомментировал Сохно. – Для них высоковато. Дубы – чуть ниже, и где камней поменьше.

– Толя, – скомандовал полковник, – выдвигайся по своему склону. Не выходи из зоны связи. Обейда будет стараться контролировать тылы, поскольку в тылах стреляли. С тыла пойду я один. Кордебалет далеко впереди, ты, как самый крупный специалист по охране – чуть-чуть впереди.

– Понял, двигаю.

– У меня аккумулятор в бинокле совсем садится, – предупредил Согрин. – Буду идти за Обейдой вплотную. Не спутайте меня с чужим. Девчонка только мешается.

Началось самое сложное в операции – ночное наблюдение при малой эффективности приборов ночного видения. Если у Сохно еще был трофейный китайский бинокль, в котором неизвестно на сколько часов осталось заряда аккумулятора, то у Кордебалета полностью сел заряд в «тепловизоре», почти полностью сел заряд в собственном ночном прицеле «винтореза», у Согрина заряд в бинокле настолько слаб, что он предпочел его оставить на крайний случай. В такой ситуации не захочешь, а придется передвигаться к противнику на минимально допустимом расстоянии, то есть работать за гранью риска.

Хорошо еще, что расстояние до поворота в соседнее ущелье невелико и месторасположение этого поворота известно. Мала вероятность потерять группу Абу Обейды совсем, даже если потеряешь ее на время из вида.

Согрин, памятуя о недавней участи китайцев, не пожелал идти по следу группы, имеющей в своем составе опытных минеров и способной оставить после себя и мины-ловушки, и простые «растяжки», которые ночью особенно опасны из-за своей незаметности. Днем ожидаешь увидеть растяжку под ногами, спрятанную в траву. Хотя тоже не всегда увидишь… Ночью же такую растяжку вообще заметить невозможно. Плюс верхние «растяжки». Смотришь под ноги внимательно, ветку дерева, перекрывающую проход, отклоняешь, и получаешь взрыв над головой. И потому полковник двинулся во склону, чуть ниже того уровня, которым передвигался раньше. Но здесь идти оказалось намного сложнее, чем по дну ущелья. И не только потому, что склон был крут, и правую ногу постоянно приходилось держать согнутой в колене, а левую чаще, чем обычно, использовать, как опорную. Такая ходьба утомляет быстро, но еще больше утомляет необходимость петлять, как заяц, когда он следы путает, и огибать или непроходимые заросли, или мелкие языки осыпей, способные снова начать сползать, и поднять шум. После любого шума за спиной Абу Обейда, и без того настороженный, обязательно устроит засаду. В темноте нарваться на засаду легко. И практически невозможно среагировать на пулеметную очередь, которой тебя встретят. Именно пулеметной, а не автоматной, потому что в ночной засаде всегда ручной пулемет, если он только есть в наличии, играет первую скрипку из-за того, что дает меньшее рассеивание пуль при очереди, следовательно, имеет большую способность к поражению. Но, даже если не шуметь, следует иметь в виду, что Абу Обейда всегда славится чрезвычайной осторожностью в действиях. И эта привычная осторожность может также заставить его выставить засаду. И потому следует не только самому пробираться по возможности тихо, но и присматриваться к тому, что впереди, с троекратным вниманием.