— Это когда все со всеми договорились, все подтверждено, авансы, знаешь, проплачены, а кандидат просто не выходит на работу… Понимаешь? В фирму клиента. Просто не выходит и все. Он в ауте. Это наш самый страшный кошмар.

Хохлов смотрел на нее сейчас, как смотрят хорошие дикторы из телевизора на зрителей, а она, вытянув руку вверх, держала его за голову, зная, что не отпустит, пока что-то сегодня не случится.

— У нас было дело… Кандидат… это была она… отличный менеджер. Должна лететь в Европу, в головной офис. У нее на руках билет на самолет. У подъезда стоит наша машина — везти ее в аэропорт. Понимаешь, да, что произошло?

Хохлов осторожно кивнул под ее рукой:

— Съела билет, да?.. Просто не вышла из квартиры?

Она тоже кивнула в ответ, чувствуя, что так недолго уронить голову. Не его — свою.

— Типа того.

— Забаррикадировалась?

— Типа того…

— Она была твоим клиентом?

— Кандидатом. Но не моим. Не моей…

— И тебя послали к ней?

Голову Хохлова стало держать легче, его голова прекратила сопротивляться. Если приглядеться к его голове — стала немного ближе и ниже.

— Ну, я не СОБР, вообще-то… чтобы железные двери там ломать. И не федеральный розыск. Мне, вообще, самой…

Вот он кошмар! Слезы подкатили… Стой, подруга! Нажралась, дура, расслабилась.

Как-то она легко взлетела над полом и оказалась на бортике стола…

Губы у него не бледные, а оказались такими сухими. Очень сухими и очень мягкими. Странно, такие легкие губы у такого… Кого? И такая легкая рука. Она уже висела в воздухе, парила-плыла на спине над бильярдным столом, едва не касаясь затылком поверхности. Вот он, кошмар! Точный удар кием — и ее голова покатится и упадет в лузу. "Чужой"… нет, это "чужая" в дальнюю. Хорошо бы, в самую-самую дальнюю!

— Нет!

Первое "нет" за сегодня.

— Что с тобой? — Участливый, теплый шепот.

— Подними меня, пожалуйста.

Голова немного кружилась. Пол, появившись под ногами, покачивался. Хохлов и кий стояли перед ней неподвижно.

Справиться со своими губами, с языком — и сказать очень четко, с правильной дикцией:

— Это предложение я сегодня принять не могу. Извини.

Он кивнул. Все нормально. Ничего еще не происходит.

Она вспомнила.

Теперь черт с ней, с дикцией:

— Ты это… ты меня перебил. Я что хотела сказать… Знаешь, в конце концов она имела право. Такое последнее право. Ведь это мы с клиентом наехали на нее с предложением… Давили на психику. А ей просто хотелось… ну, не знаю чего.

Она посмотрела ему в глаза. Он понимал.

— У нее было это последнее право… Знаешь? Съесть билет. У каждого есть. Ты понимаешь, о чем я?

Можно было не спрашивать.

— Она, кстати, потом прислала деньги. За билет. И за это… типа, бензин… Вот такая, понимаешь…

— Я так и думал, — сказал он, соглашаясь с ней чисто по-джентльменски.

Придерживаясь за борт, она отвернулась и увидела на столике свой бокал. Почти пустой. Последний глоток.

Она оттолкнулась от борта, пошла к столику. Все нормально. Последний глоток. Так сухо во рту. После таких сухих губ.

Она потянулась к бокалу — и тогда раздался выстрел. Она отдернула руку, так и не дотянувшись.

Эсэмеска! Как бомба.

Вот он! Он как будто все видел! Он и здесь камеру поставил. Где-то здесь… Дожидался подходящего момента.

Сумка-айфон-сообщение.

ПРИВЕТ, РЕПЕЙ! ШКОЛА. НА СТАРОМ МЕСТЕ. 23-23-23.

Она прочла и повторила.

У него все в эсемеске с точками. Пунктуален.

Он первый раз назвал ее "Репьем". Это — плохой признак. Очень плохой.

— Нет. — Это не ему, а Хохлову, на какой-то вопрос.

Хохлов что-то спросил еще. Она что-то ответила.

Что это — 23-23-23?.. Ну да! Дата и время. Двадцать третье — это когда? Завтра!.. А какого числа у них был выпускной? Ну да! Чего проще! Наверно, двадцать третьего июня и был. Ленка сказала, годовщина. Пятнадцать лет.

Она глянула на часы. У нее ровно двадцать четыре часа. Он дал ей ровно двадцать четыре часа.

— Нет. — Это опять Хохлову, а не ему.

Ему она уже не может отказать.

В голове шумело, а хмель быстро улетучивался вон из мозгов и из всего тела, точно зашумела-загудела волшебная кухонная вытяжка.

О чем речь?.. Кажется, Хохлов предложил ей проводить ее домой… До дома. Он сказал именно так — "до дома"?

Можно представить, что там сейчас, у дома. Если выставленная боссом охрана примет Хохлова за ее маньяка…

— Извини. Ничего смешного.

Правильно проститься. Да-да, в щечку. Все нормально. Увидимся. Я позвоню. Нет, не надо. Нет. Я сегодня на метро. Все, пока. Извини. Все было чудесно.

Метро. Эскалатор. Вагон. Одна пересадка.

Стоп! Так не пойдет. Нужно все по-другому.

Через две станции она вышла из вагона и перешла на противоположную платформу. Никто — никакой подозрительный тип — не повторил ее маневра. Она убедилась, что наружки нет. Кого ей сейчас больше бояться? И вообще, что она делает?.. Правильно: не допускает на встречу с ним людей из "штази". Он умнее этих всяких мелких "штази". Если он увидит, что за ней тянутся эсбешники босса, ей точно конец.

А у нее что? Правильно: переговоры. Момент истины. Второй после "обезьянника". Ты хотела устроить маньяка работать в школу тихим гардеробщиком. Вот он — шанс. У тебя проколов не было. Верно? Даже в "обезьяннике"…

По плану только один звонок боссу.

Она поднялась в город. Цель — старый гостиничный комплекс на задворках Проспекта Мира. Сегодня ее не должно быть дома.

Оставалась еще одна неиспользованная симка.

— Петер.

— Это ты?.. Ты где?

— Все нормально. Мне срочно нужна информация по Вилинбахову. Очень срочно, Петер.

— Сейчас уже ночь, посчитай…

— Завтра до обеда. Самое