все заинтересованные лица были тайно оповещены и приглашены на представление…

Дальше в памяти — подборка отдельных кадров.

Вокруг — сплошная тьма, а на клумбе — светло. Откуда свет-то был? Наверно, от фонаря за кустами.

Виник на клумбе.

"Ну, вставай, как надо. На одно колено… Как Ромео… Не, давай на оба два". Пусть дорогие брючки немножко попачкает.

Хруст тюльпанов. Это в конце июня? Какой-то поздний сорт был…

"Говори. Давай. Как Ромео".

Божоле еще не выветрилось из Виника. Он и вправду заговорил…

Смех в кустах. Аплодисменты.

Хруст тюльпанов. В кулаках Виника.

Ленка сказала потом, на трезвую голову: "Анька, знаешь. А все-таки перебор был, по-моему".

Две кобылы из параллельного пытались отделать ее. Хорошо, что уже тогда она с короткой прической ходила.

Потянулись за ней в туалет. Одна схватила за волосы. Другая пыталась бить. В лицо. В один рывок она выскочила мимо неумелого удара и двинула второй под колено носком новой бально-выпускной туфельки. Она уже тогда знала, выучила несколько правильных, нужных ударов. Эта так завизжала, что первая шарахнулась и прижалась к стене.

Виника в ту, выпускную ночь она больше не видела… Или не помнила.

Сегодня, на годовщину выпуска он имеет полное право прикончить ее. Сегодня она ответит за все. И за выпускной, и за его развод, и за автокатастрофу.

За пять минут до контрольного времени она подумала: а может, вообще не выходить из наступившей тьмы, а просто послушать, что он будет делать. Можно будет понять, знает ли он, что она сама уже давно сидит тут в засаде… Да какая разница!..

За три минуты "до" она поднялась, сделала несколько приседаний и догадалась, что надо сделать напоследок — надо помолиться.

Господи, если Ты есть, спаси и помоги! Я — дура. Я во всем виновата. Но просто я прошу, оставь меня живой и не изуродованной… Остальное — ерунда. Пусть опустит меня, как хочет. Я обещаю — я не обижусь и все прощу… Я клянусь, если будет не хуже, чем тогда, в "обезьяннике", то…

Она запнулась… и решилась: мелочиться не надо, нельзя!

Господи, я — всё, я покаюсь во всех своих грехах… Я пойду прямо завтра к святому отцу…

Она вдруг вспомнила, что у нее с собой, в ее маленьком портмоне, хранится визитка того батюшки. На душе сразу потеплело. Чуть-чуть. И она поняла, что всего этого мало. Еще мало.

И еще, Господи, я клянусь, я брошу эту работу и пойду… ну, еще не знаю куда. Право, там, преподавать… да хоть в школе! Только спаси меня. Пожалуйста… Всё!

Она включила подсветку часов: 23.21. Пора! Еще надо выбраться из этой тьмы и не сломать себе шею по дороге.

Слабый городской свет проникал в бездверное цокольное помещение с разных сторон, и выбралась она без проблем — даже не нужно было освещать себе дорогу айфоном. И практически бесшумно. Как леопард.

Через минуту она встала на том самом "старом месте", надеясь, что память не подвела.

Козырек бейсболки загораживал обзор верхних этажей. Она, не снимая бейсболку, перевернула ее на затылок. Самое то — для позднего свидания.

Она невольно оглянулась назад — и сразу шею свело! Позади, за решетчатой стороной ограды, стояла новенькая белая "копейка"!

Она отвернулась от нее — есть "копейка", нет "копейки", теперь уже не важно. Она скорее догадалась, чем вспомнила: тогда, за оградой садика, тоже стояла новенькая белая "копейка". Наверно, она оказалась к ней спиной, а Виник, стоя на клумбе, видел в пространственной перспективе эту "копейку" прямо над ее головой. Он к психоаналитику ходил, что ли?.. Чтобы так скрупулезно реконструировать обстановку психологической травмы…

Все! Время!

Она подождала еще несколько секунд — и решила, что раз так, раз тихо, как в гробу, надо начинать самой. Все правильно. Должна начинать она.

В глаза вдруг бросились торчавшая из бетона арматура… Как шампуры.

"Шашлык из последнего леопарда", — пришло ей в голову. Напоследок.

— Виник! Я зато никогда не опаздывала! — сказала она в меру громко, но поразилась силе своего голоса. Леопард не леопард, но…

Реверберация была, как в театре. Ну, правильно, она стоит на сцене, а этажи школы — это, как и тогда, зрительный зал с балконами.

— А ты опять опаздываешь! Как тогда! Ровно на сорок секунд.

Неясный шум донесся из тьмы второго этажа. Что-то плотное и темное выдвинулось из темноты.

Вниз упала секция переносного ограждения. Ударилась о бетон, оглушив ее металлическим дребезгом… Потом будто послышался глухой разговор… Вывалился вдруг "солдатиком" продолговатый тяжелый мешок и ударился глухо… Что-то темное и бесформенное задвигалось у самого края — и вдруг тоже вывалилось наружу, вниз. Еще два мешка…

Время вдруг остановилось — и она все увидела еще раз в рапиде. Словно кадры, только что запечатленные памятью, выдавились наружу, в реальность…

Был только один мешок… Потом со второго этажа вывалились, вернее неловко спрыгнули двое мужчин. Причем второй, что был чуть позади, держал за одежду первого. Они приземлились на площадку почти так же глухо, как тот мешок с чем-то сыпучим… с сухим раствором, что ли… И так же оба, словно мешок, вдавились в бетон.

Второй попал одной ногой в трубчатую решетку переносного ограждения, вскрикнул-выругался.

Первый рванулся вперед, прямо к ней.

Второй, зацепившись за ограждение, стал падать, не отпуская короткой ветровки первого, другой рукой схватил первого за щиколотку и дернул к себе.

Первый, сорванный назад, тоже начал медленно-медленно падать. Он дернулся торсом, вырвал-таки куртку — и стал невольно разворачиваться к ней спиной.

Он медленно-медленно падал навзничь. Прямо на… нет, мимо!.. нет, прямо на торчавшие вверх стебли-шампуры арматуры… Он падал как-то косо… Значит, все-таки мимо. Раздался хруст… Стон и хрип.

Все это время, пока шел фильм, она не дышала. Крик атакующего леопарда застрял в гортани… Ее крик, вытянулся в ней струной от самого живота до горла.

Второй вскочил на ноги — и тут же сам