– Гм, и верно, то, что мы называем волей, для нее оборачивается неволей… И много таких?

– Кто знает… Пожалуй, немало.

Они ехали медленно и внимательно всматривались в каждое женское лицо. Метелица напрягал память. Перед ним всплывали только голубые, полные страха глаза да буйные шелковистые волосы, обрамлявшие красивую головку. Но разве среди тысяч женщин только у нее голубые глаза и русые косы? Вон сколько их!.. Как же узнать полячку?

Над бесконечной колонной висела тонкая сизая пыль. Палящее солнце немилосердно жгло худые жилистые шеи мужчин, потные спины женщин и открытые головки детей. Идти было нелегко. Мучила жажда. Над ровной, как стол, степью дрожало марево, а в чистом безоблачном небе спокойно и торжественно проплывали ширококрылые коршуны.

Спыхальский потерял уже надежду, что Метелица узнает его землячку, и потому равнодушно ехал следом.

Вдруг позади него раздался громкий женский крик. Пан Мартын вздрогнул, как от удара. Ведь это же голос, который никак не ожидал услышать в этой дикой степи!

Он стремительно повернулся.

На него смотрела его жена Вандзя. Татарская одежда и какая-то грязная тряпка на голове совсем изменили женщину, но голос, глаза… Пан Мартын даже зажмурился от неожиданности, не веря самому себе. Не сон ли это? Откуда здесь могла взяться Вандзя? Как она попала сюда?

– Вандзя! – Он пулей слетел с коня. – Вандзя! Это ты? Золотко мое дорогое!

Вандзя стояла, пораженная не меньше, чем Спыхальский. Если бы пан Мартын не был так взволнован, он смог бы заметить, как побледнели у нее щеки, во взгляде что-то дрогнуло, промелькнуло испуганно и тут же исчезло.

– Мартын! – прошептала женщина. – О Мартын!

Он схватил ее на руки, прижал к груди.

– Вандзя! Любимая моя! Разрази меня гром, если я надеялся здесь встретиться с тобой!

– Я тоже не ожидала…

Вокруг них стали собираться люди. Ошарашенный Метелица от удивления рот раскрыл: «его» шляхтянка оказалась женой Спыхальского!.. Старый казак долго скреб затылок, а потом хлестнул коня и помчался к товарищам, чтоб рассказать поскорее такую необычайную новость.

Спыхальский опустил Вандзю на землю, увидев, что на них обращены любопытные взгляды людей, и, не выпуская ее руку из своей, пошел рядом с ней.

Выяснилось, что Вандзя уже много лет была в неволе. Когда султан Магомет брал Каменец, несколько татарских чамбулов напали на Галицию и Польшу, тогда и попала она к ним в плен.

– Если б я знал, что ты в Крыму, я, не мешкая ни минуты, пошел бы с товарищами вызволять тебя, моя милая!..

У Вандзи вырвался тяжкий вздох, и в голубых глазах задрожали слезы. Мартын расценил это как проявление сожаления по утраченным на чужбине годам, как укор судьбы, так несправедливо и жестоко обошедшейся с ней. Он обнял жену за плечи, горячо прошептал:

– Не плачь. Вандзюня, не убивайся! Горе позади, все будет хорошо…

– Ах, Мартын, ты ниц не розумиешь! – всхлипнула она.

– Что я должен понимать? Мы вместе – для меня этого достаточно. Теперь мы всегда будем вместе, счастье мое! Поедем в наш Круглик…

– Там ничего не осталось: все сожжено.

– А мы отстроим! Поставим еще лучший дом…

– Нет, Мартынчик, не поеду я…

– Что? – воскликнул ошеломленный Спыхальский. – Почему?

– Кроме тебя, там у меня никого нет…

– Кроме меня, говоришь? А кто тебе еще нужен, моя ясочка?

– У меня дети, Мартын, – чуть слышно сказала Вандзя.

– Холера ясная, какие дети? Откуда?

Кровь бросилась ему в лицо, и оно побагровело. Губы задрожали, а руки помимо воли схватили Вандзю за плечи. Не владея собой, он взревел:

– Откуда, спрашиваю?

Вандзя вырвалась из его рук, гордо вскинула голову.

– Не кричи, Мартын! Сам мог бы догадаться, что таких женщин, как я, в неволе не посылают доить кобылиц или полоть бахчу…

– Значит, ты…

– Да, я стала женой салтана.

– О Езус!

– А что мне оставалось делать? Виновата я в том, что меня схватили в нашем Круглике, как беззащитную овцу, и завезли в чужой далекий край? Не ты ли должен был защитить меня? Но вы сдали туркам Каменец и сами оказались в неволе… Так почему теперь ты обвиняешь меня?

Спыхальский бессмысленно смотрел на жену, не в силах до конца осознать, что произошло. Так внезапно, в один миг разбилось его счастье, о котором он грезил все эти долгие тяжкие годы, рухнули надежды на будущее, взлелеянные в черном мраке каторжных ночей, когда у него было одно-единственное утешение – эта мечта…

– Где ж эти… дети? – глухо спросил он.

– В Крыму… Салтан, наверное, спас их, моих двух хлопчиков.

– А может, они погибли?

– Нет, не верю! – крикнула Вандзя. – Не говори так! Не поверю, пока сама не смогу убедиться… Я видела, как он ускакал с ними!

– У нас будут наши дети, Вандзюня.

– Как знать, будут ли… Ведь не было… А те, двойняшки, уже есть, и я их безумно люблю! Слышишь – люблю!

– Ты забудешь их.

– Кого? Детей?! Ты думаешь, что говоришь?

– Холера ясная! Но ты должна ехать домой!

– Я и еду, – безразличным тоном произнесла Вандзя.

Пан Мартын вздохнул и ничего не ответил.

Диван[49] собрался после обеденного намаза[50] в малом тронном зале. За окнами сияло палящее солнце, и от горячей духоты поблекли, увяли листья деревьев, а здесь было прохладно и приятно пахло розовым маслом.

На расшитых золотом и серебром мягких миндерах[51], набитых промытой верблюжьей шерстью, сидели высшие сановники Османской империи. Немые, безъязыкие черные рабы-нубийцы в белых как снег тюрбанах и таких же белых балахонах бесшумно появились из-за шелковых дверных драпировок и поставили перед каждым тонкой работы пиалу с холодным шербетом.

Но никто к шербету не притронулся. Речь шла о важных для будущего Порты делах.

Говорил великий визирь Кара-Мустафа. Он утверждал, что этот год для урусов станет катастрофическим. В Валахии стоит готовое к походу, отдохнувшее за зиму и заново оснащенное всем необходимым большое войско. Его должны поддержать Крымская и Аккерманская орды. Правда, недавний налет запорожцев основательно подорвал силы Мюрад-Гирея, но через месяц он сможет, с помощью Аллаха, восстановить их и поставить под свой бунчук не менее тридцати – сорока тысяч всадников. Крымчаки ворвутся по Муравскому шляху на Левобережье, карающей бурей промчатся по земле казаков и ударят в тыл урусским войскам, обороняющим свою древнюю столицу Киев.