– Да, да, – согласился Мюрад-Гирей. – Немедленно передайте ему, чтобы держался моего бунчука! Мы сейчас же начнем! – Хан, поднявшись на стременах, махнул саблей и крикнул: – Вперед, правоверные! Вперед, доблестные сыны Магомета! Смерть гяурам!

Орда всколыхнулась и тяжелой лавиной двинулась на запорожцев. Мурза Измаил расширенными от ужаса глазами смотрел на бесчисленные чамбулы хана и думал: «О Аллах, что будет со мною, если ты принесешь победу моим единоверцам и они узнают про мою измену? Мюрад-Гирей прикажет живьем сварить меня в котле. Вай-вай!»

Он порывался было что-то сказать хану, но язык не повиновался ему. Мюрад-Гирей заметил душевные переживания мурзы, его необычную бледность и растерянность.

– Что с тобою, мурза? Ты болен?

– У него страшное горе, великий хан, – поспешил с ответом Арсен. – Урусы захватили в плен всю его семью…

– Мы освободим их сегодня же! Не сомневайся в этом, мурза! – самоуверенно произнес хан.

Мурза пошлепал губами, но Арсен дернул его за рукав.

– Поехали! Нас ждут! Дорога каждая минута…

Он хлестнул коней, и они поскакали от бушующей орды в степь, к стоявшим в удалении казакам Палия. На полпути Арсен сорвал с головы чалму, взметнул ее вверх на острие сабли. Это был; условный знак, что все в порядке – можно начинать атаку.

И сразу же пятитысячный отряд пришел в движение, сорвался с места и, высоко подняв малиновые прапоры и сверкающие на солнце сабли, помчался на врага.

– Мурза! – крикнул Арсен, придерживая коня. – Теперь ты свободен. Можешь ехать к своей семье! Я тебя отпускаю, но знай: жизнь и безопасность твоих родных зависит от того, не отнимет ли Аллах у тебя рассудок. До сих пор ты вел себя разумно…

– О Аллах! – простонал мурза и быстро поскакал в сторону, чтобы успеть выбраться из узкого пространства, которое еще разделяло орду и отряд Палия.

Бой начался стремительной атакой татарской конницы. Многотысячная лавина ордынцев ринулась на неглубокие казачьи шанцы. Над степью поднялась пыль. Застонала земля. Грохот конских копыт отдавался даже на пологих берегах Сиваша. Опережая лавину, неслось грозное «алла», звеневшее натянутой струной и сжимавшее сердце.

С высоты кургана Сирко видел все поле боя. Он сразу мысленно отметил неслаженность татарской атаки. Казалось, что приказы к чамбулам доходили с запозданием, поэтому орда шла тупым клином, вернее, туго натянутым луком. «Мюрад-Гирей хочет рассечь наши силы надвое, – подумал кошевой. – Хитро, но не очень. Наши пушки заряжены картечью. Если метко пальнуть по коннице, то…»

Он поднял шапку и махнул над головой. В тот же миг прогремел залп из пушек и мушкетов.

Будто неведомая сила разом остановила передние ряды врага. Споткнувшись, тяжело упали на землю татарские кони. Через их головы полетели вниз всадники. Крики ужаса и боли понеслись над степью.

Однако задние ряды, растоптав копытами тех, кто упал, продолжали неистово мчаться вперед.

Сирко второй раз махнул шапкой.

Пушки молчали: пушкари еще не успели зарядить их. Зато дружно ударил мушкетный залп. И снова поредели ряды вражеских всадников, снова забились в смертных судорогах низкорослые лохматые лошади. Но залп не задержал атаки. Всадники неслись вперед и кое-где уже достигли казачьих позиций.

И вдруг в тылу татарского войска затрепетали малиновые запорожские прапоры, раздался боевой казацкий клич: «Слава!»

Вопль ужаса потряс ханское войско. Мюрад-Гирей побледнел. Проклятье! Как его обхитрили! Только сейчас ему стало понятно, почему заикался мурза Измаил и выглядел, как приговоренный к смерти. Гяуры принудили его стать на путь подлой измены! Что ж теперь делать? Атака почти захлебнулась, сотни воинов корчатся в страшных муках. И то, что чамбулы пока еще движутся вперед, не спасет дела.

Из оцепенения его вывел голос Гази-бея.

– Великий хан, позволь мне и салтану Бекташ-бею отбить атаку презренных гяуров, оказавшихся у нас в тылу. Пока ты будешь расправляться с Урус-Шайтаном, мы уничтожим тех!

Мюрад-Гирею стало стыдно. Хотя хитрый Гази-бей ни словом не намекнул, что заметил испуг на лице своего повелителя, уже одно то, что его вассал проявил в критический момент больше мужества и самообладания, больно хлестнуло хана по самолюбию. Но он сказал, торопясь:

– Да, да, салтан, атакуй и отбрось гяуров в степь. Не дай им соединиться с Урус-Шайтаном!

Салтан Гази-бей отделился от орды и ринулся наперерез Палию. А Мюрад-Гирей начал поощрять своих воинов к новой атаке на позиции урусов.

Тем временем в казачьем стане царило совсем другое настроение. Увидев, как позади орды внезапно появился отряд Палия, Сирко возбужденно воскликнул:

– Братья, Палий прибыл! Да еще как одурачил хана!.. Вот молодец! – И приказал джурам быстро мчаться по куреням и оповестить, что бахчисарайский отряд в тылу татар. – Как только я подам знак, всем конно атаковать орду!

Джуры кинулись выполнять приказ кошевого.

– Коня мне! – крикнул Сирко.

Ему подвели коня. Он вскочил в седло и выдернул саблю. Взглядом скользнул по черной массе крымчаков, которые уже не стояли стройными рядами, как это было перед боем, и не рвались безоглядно в атаку, как это было в начале битвы, а сбились в отдельные группы, которые, не имея от хана четких указаний, действовали каждая по своему разумению. Одни из них продолжали еще продвигаться вперед и вступали с запорожцами врукопашную, другие остановились в нерешительности, не зная, что делать – атаковать дальше или бежать, третьи развернулись назад, чтобы отбить атаку запорожцев, которые неизвестно как оказались у них в тылу.

Сердце старого кошевого радостно билось. Чаша весов явно стала клониться в его сторону. Как раз пора ударить так, чтобы ошеломить врага и заставить его показать спину.

Он посмотрел на тылы ханского войска. Там разгорелась страшная сеча. И хотя сквозь пыль невозможно было увидеть что-либо определенное, было ясно: Палий своим неожиданным нападением разрушил боевые порядки ордынцев, сбил с них боевой задор. «Ей-богу, хорошо, сынок, что ты малость запоздал и выкинул такой фортель! – подумал о Палие Сирко. – Зря я на тебя гневался…»

Еще раз прогремел пушечный залп. А из мушкетов казаки стреляли теперь непрерывно. Уже сотни лошадей и всадников лежали по земле перед шанцами, но новые и новые тысячи продолжали наседать на казачьи позиции и все чаще схватывались с запорожскими куренями врукопашную.

Сирко выждал еще некоторое время, пока не убедился, что большинство казаков уже сели на коней, а потом махнул саблей в сторону вражеского войска.

Дружно, разом опустились длинные казацкие копья, и запорожцы тяжелой темной лавиной поскакали в атаку. Степь вздрогнула от грозного топота и крика.

Крымчаки оказались между молотом и наковальней. Поначалу они пытались дать отпор, и много десятков запорожцев полегло от острых кривых сабель и тонких оперенных стрел. Но крымчаки уже утратили веру в победу. Слух о том, что в тылу появился большой казачий отряд, внес смятение, породил панику. Одиночные всадники стали разворачивать коней в степь.