Как-то совсем быстро приехала скорая, а может, я просто настолько озверела от боли, что не замечала времени. Только обрывки брошенных фраз. Отвратительная подготовка к родзалу прошла как в тумане, но осталась самым ярким пятном воспоминаний после. Уже наутро, если бы меня спросил кто-нибудь, что было самое страшное в родах, я, не сомневаясь, ответила бы: клизма!

А пока я плохо соображала и, кажется, перестала думать окончательно, когда увидела Марка. Он приехал вовремя. Пытался даже время от времени взять меня за руку, только мне было совершенно не до него, да и держаться нужно было за какие-то специальные поручни во время потуг.

Я не думала в этот момент, какой меня видит Марк, я совсем ни о чем не думала, но совсем скоро палату огласил крик младенца и этот плачущий и кровавый комочек положили мне на грудь. Ненадолго, я даже налюбоваться им не успела, как его забрали мыть и взвешивать, а мне наконец ввели обезболивающее, от которого меня тут же начало клонить в сон. Или это было от пережитого стресса, но все последующее превратилось для меня в самый настоящий диафильм с демонстрацией моему сознанию отдельных картинок.

Марк первый берет нашего сына на руки.

Марк кладет Севу рядом со мной.

Потому что разрешили. Потому что сказали дать ребенку грудь.

Марк помогает, а у меня нет даже капли стеснения. У меня нет даже сил на то, чтобы рассмотреть нашего малыша.

Я просто окончательно обессилеваю и проваливаюсь в какое-то темное марево.

В себя я пришла ночью. Спала я на животе, все в той же кровавой сорочке, подо мной была пеленка с уже впитавшейся и засохшей на ней кровью, а под ней клеенка. Вот так.

Я приподнялась на локтях. Малыш был в люльке и полностью запеленатый, на его маленькой головке было даже что-то наподобие косыночки из той же пеленки. А еще в палате был Марк, и он спал, сидя в кресле. Клиника была той же, в которой рожала и Олеся, и палата точь-в-точь, только я не помнила, чтобы в Лесиной палате были подобные кресла. Ох уж Марк. Я ведь тоже не хотела, чтобы он присутствовал на родах, но это был тот вопрос, в котором Скольников даже слушать мое мнение не стал.

Я с трудом поднялась и, прислушавшись к себе, поняла, что голова не кружится, а я, кажется, даже не шатаюсь. Я пошла в душ, взяла с собой средства гигиены и чистую сорочку. Ненадолго задержалась у люльки с Всеволодом, положила ладонь на укутанного в пеленку малыша и счастливо улыбнулась. Сева тихо причмокивал губками, и это было так умилительно, что в глазах у меня заслезилось. Я шмыгнула носом и все же пошла в душ. Следом за мной в него зашел Марк.

— Прости, что разбудила, — шепнула я, прикрываясь.

Скольников тысячу раз видел меня голой, но почему-то именно сейчас было жутко неловко. Я стеснялась своего тела, которое даже сама еще не успела изучить. У меня больше не торчал живот, это я поняла по ощущениям. Живота вообще как будто не стало, а между ног пекло болью так сильно, что я прикусила губу.

Марк же улыбнулся и начал раздеваться.

— Я просто помогу, — шепнул он, забираясь ко мне под горячие струи воды.

Марк действительно помог мне помыться и даже поддержал, когда я все же начала немного пошатываться, а потом долго обнимал и целовал. Слишком долго, я успела разомлеть и остро пожалеть, что в ближайшее время нам никак нельзя заниматься любовью.

— Спасибо за сына, — шепнул Марк мне в губы после того, как вытер единственным полотенцем и, нарядив в чистую сорочку, поднял на руки.

— И тебе, — несмело улыбнулась я, а затем, кажется, так и уснула в его объятиях, у него на руках.

Первое утро в роддоме, казалось, было одним из самых прекрасных в моей жизни. Знакомство с сыном, маленьким человечком с крохотными пальчиками и внимательными, но еще очень мутными глазами. Марк, который ни на мгновение не желал покидать палату, и я, до краев переполненная счастьем. Все это было поистине волшебно, но ровно до того момента, пока я не поняла, что у меня не пришло молоко. Точнее, оно вроде как появилось, но его было слишком мало, не хватало даже на такую кроху, как наш сын. Все говорили, что основное молоко приходит примерно на третий день. Только вот у меня его не стало больше ни на третий, ни на четвертый, ни даже через неделю. Если бы не это, я, пожалуй, и дальше наслаждалась бы своим материнством, а так… все чаще мою голову опять посещали ненужные и неправильные мысли.

Дома нас ждала няня, выбранная Марком еще месяц назад. И я сначала обрадовалась этому, потому что успокаивать Севу было все тяжелее. У меня даже не всегда получалось заставить его взять в ротик соску от бутылочки. Ему хотелось мамину грудь, только вот тем количеством молока, что было у меня, он никак не наедался.

— Карин, не мы первые, не мы последние. Многие на смеси вырастают, а в итоге еще и здоровее. Все будет хорошо, — каждый раз как заведенный говорил Скольников.

Марк старался меня успокоить. Ведь он постоянно был дома, а я наконец-то оценила темп его жизни в предыдущий месяц. Скольников словно знал наперед, как тяжело мне будет. Он проводил больше всего времени с сыном. Даже не я, не няня, а он. Лишь у него на руках Севушка заспал, несмотря на мучившие его газики, и лишь у него без труда получалось всучить нашему сыну бутылочку со смесью.

Я становилась все более нервной. Без особых на то причин. Я не уставала и даже вполне себе высыпалась. Любая молодая мамочка могла бы мне позавидовать. И я это прекрасно понимала, все еще помня, как тяжело было в свое время Олесе с Маришей, когда у нее не было ни одного помощника, кроме меня. Но разве же я ей помогала? Пф-ф… я только так думала, потому что даже представить не могла, что такое заниматься ребенком не два часа в день, а двадцать четыре часа, и, если бы не Марк и няня, я, наверное, чокнулась бы. Только, даже понимая это, я все равно была недовольна, потому что через несколько недель просто начала чувствовать себя лишней.

Лишней в жизни маленького Всеволода. Лишней в жизни Марка. Само собой, у Скольникова было времени не больше, чем у меня, но, кажется, я по-идиотски ревновала. И даже не понимала, кого к кому больше. Севу к Марку или Марка к Севе.

Этим утром я в очередной раз во время кормления попыталась заменить грудь на бутылочку, потому что молоко никак не приходило, а что было – сын уже выпил, но Севушка лишь закатился в оглушающем крике, стоило отнять у него опустевшую грудь.

Нина Львовна попыталась забрать у меня ребенка, но я рявкнула на нее, сорвавшись в итоге на ни в чем не повинной женщине. Сева плакал, а я бездумно его укачивала, пытаясь надавить соской от бутылочки ему на ротик, капая разведенной смесью ему на губки и язычок. Должен же он распробовать разведенное молочко. Но сын только крутил головой и словно по запаху понимал, где именно моя грудь, путался, закапываясь в нее носиком, пытался самостоятельно к ней присосаться.

Было бы там молоко!

— А-а-а! — закричав, швырнула я булочку со смесью в стену и чуть не угодила в появившегося на пороге Марка. Он наклонился, поднял бутылочку и медленно зашагал ко мне, словно боясь спугнуть.