небу, будто превозносила образ отца, но голос её был наполнен желчью, — твоя жизнь тебе не принадлежит. Это очередное ценное вложение, и я этим вложением быть не захотела.

— Сейчас ты делаешь что-то более важное, — сказал Макс, и Лиз неуверенно пожала плечами. С такой стороны вмешательство в поиски карты она точно не рассматривала.

— А ещё, — сказала она после короткой паузы, — он эмпат. И всю мою жизнь он только и делал, что читал меня. «Угадывал», как я думала в детстве. А потом я поняла. И что я знаю теперь точно: эмпатам верить нельзя. Они все испорчены своим даром, поражены, как гнилью. И пока ты позволяешь им себя читать, они всегда победят.

— Ты преувеличиваешь.

— Нет, я точно знаю. И поэтому, как только всё закончится, я не хочу иметь ничего общего с Уильямом.

Макс повернул ключ, отпирая двери машины, а в его взгляде Лиз прочла невысказанный, но будто бы напрашивающийся вопрос: был ли он чем-то «общим» между ней и Уильямом? Но Макс не спросил, и она тоже ничего не сказала, только на крыльце дома, целуя на прощание, серьёзно попросила больше не пропадать и обязательно забрать её из библиотеки завтра пораньше.

— А то я опять засижусь, и Агги будет волноваться.

— Не засидишься, — подмигнул ей Макс. — Но вот Агата может и заволноваться, потому что я планирую увезти тебя куда-нибудь далеко-далеко и надолго. Куда ты там хотела, чтобы я тебя отвёз? В парк? А может, к морю? Съездим на пляж, искупаемся в темноте, пока никто не видит?

— О-о не-ет! — засмеялась Лиз, пытаясь выпутаться из его объятий. — Это без меня! Хватит водных процедур. Теперь я хожу на свидания только в пустыню.

— Замётано, блонди. Завтра же найду для тебя пустыню.

И отчего-то Лиз ни на секунду не усомнилась, что пустыню Макс ей найдёт.

***

Королевские приёмы случались нечасто. Ещё реже Уильяма туда звали. Он — инспектор королевской полиции, еë глава. Выше только коллегиальный совет и сам король. Но всё же он не важная персона, не лорд, не герцог. Ему не обязательно присутствовать на таких мероприятиях, потому что даже не он сам исполняет охранную функцию.

Но в этот раз Уильяма пригласили, и теперь он был вынужден снова переживать свой кошмар из ледяного пруда.

Там он видел женщину, в которую влюблён. Видел прямо как сейчас. В таком же сверкающем людном зале в окружении прекрасно одетых мужчин и женщин, в зале, наполненном музыкой голосов и звона бокалов. И — прямо как сейчас — Уильям видел её мужа. Один его образ напоминал о том, насколько его чувства обречены и бессмысленны. Он слишком её уважал и слишком дорожил тем, чего достиг, чтобы позволять интригам это разрушить. И так много людей считало, что он получил звание инспектора, лишь потому что эмпат, а не из-за упорной безукоризненной работы.

А потому Уильям стоял в стороне. Стоял и смотрел, пытаясь понять, где оказался, насколько это реально и что он может сделать. Напряженные чувства не засекали ни единой живой души в том золоченом сверкающем зале. Уильям будто ослеп и оглох. Ему казалось, что он ненастоящий, раз не может ничего почувствовать, потому что чужих эмоций всегда было вокруг очень много, сколько ни сдерживай эмпатическое чтение. Но, размышляя обо всём на заднем сиденье автомобиля, а потом в поезде и вместо разборов документации, Уильям понял, что ненастоящим тогда было все остальное.

Там его будто заперли, оставили наедине со своими собственными чувствами, которые всегда слишком просто глушились чужими. Он сбегал в них от себя, а тогда, в видении, сбежать было некуда, и когда Она подошла — сама, первая — у него всё рухнуло.

Ей удивительно шли длинные платья. Церемониальность их вида придавала ей ещё большей элегантности, а блеск всех украшений слепил.

— Уильям, как приятно видеть вас здесь.

— Добрый вечер, ваше величество. Вы прекрасно выглядите. Как и всегда.

Заученные слова, в которых смысла каждый раз становилось меньше и меньше, сколько бы он ни пытался передать в них всё. Она будто не понимала, и он не мог её винить. Это он был одарён — или проклят — возможностью читать других. Люди же почти всегда слепы. И с ней он всегда был просто человеком. Никогда её не читал и порой думал, затаив дыхание: а вдруг он тоже просто не видит ответных знаков, не понимает их.

Проще было сказать себе, что знаков не было вовсе.

Но не там. Не тогда.

— Уильям, вы всегда это говорите, — сказала она, улыбаясь. — Но вы ведь хотите сказать больше.

Зал поплыл, хотя её силуэт оставался чётким. Её глаза, её платье, убранные и поддерживаемые сверкающими заколками каштановые волосы. Его величество, на которого Уильям посмотрел через её плечо, оказался размытым цветным пятном. Будто он ничего не значил.

— Прошу прощения, но вы ошибаетесь, ваше величество. Я не хотел говорить больше, чем уже сказал. У меня нет особых новостей, и…

— Давайте выйдем? — предложила она, прерывая его речь.

Он не посмел отказать.

Всего пара шагов — и зал сменился полумраком широкого коридора. И опять — ни души в нём. Эмпатические чувства бились о пустые стены, а длинный коридор, темнеющий с каждым шагом, стал похож не на замок, а на пещеру. На ту же самую, из которой он пришёл. Уильям задумчиво смотрел вперёд, а она сладкоголосой сиреной шептала снова и снова.

— Вы ведь хотите что-то мне сказать, Уильям?

Он шёл вперёд. Неуверенно, но целеустремлённо.

— Уильям?

Она схватилась за его руку, и Уильям вздрогнул. Он мечтал о её прикосновениях, но никогда на них не рассчитывал. Он смел изредка прикоснуться губами к её ладони, проявляя галантность. Что-то мимолётное. Едва ли значимое. Он сделал бы подобное для других дам. Только ощущения от её кожи он старался сохранять в памяти, забывая остальных. И тогда даже сквозь рубашку Уильям чувствовал, что прикосновение не то. Такое же пустое, каким был весь мир там.

Уильям дотронулся до её ладони, сжимающей его предплечье в попытках удержать, и с тяжёлым вздохом убрал её.

— Простите, ваше величество.

— Уильям, вам нужно всего лишь сказать…

Её карие глаза смотрели на него с сожалением и будто бы мольбой, но он покачал головой. Пошёл по тёмному коридору, кажущемуся бесконечным. Петлял по нему, а её слова, просьбы признаться в чувствах, вырисовывались в воздухе и летели на него. Её образ преследовал, появлялся за каждым поворотом, в каждом портрете с бесцветных стен он видел её. И она шептала, умоляла сказать. А Уильям шëл мимо. Он