знал, что делать. Добраться до Кристины невозможно, убить её никак не получится… в ближайшее время. Оставалось лишь смириться, наверное, и действовать так, как получится.

— Она в Айсбурге, — выдохнул лорд Карпер, закрыв на миг глаза. В кабинете ярко пылал очаг, но он вдруг почувствовал, что ему отчего-то холодно. — Иначе и быть не может, больше ей ехать некуда.

— Может, выманить её оттуда? — предложил Тодден.

— Может…

Джонат опёрся руками о столешницу. В голове не было никаких идей.

— Надо кого-то прикончить для начала, — предложил Виктор, — чтоб ей захотелось отомстить.

— Её отец подох, думаешь, этого мало для того, чтобы она загорелась местью? — хмыкнул Джонат. Слабое пламя свечи вздрогнуло, но всё же продолжило гореть. — Но вообще… Ладно, я подумаю над этим, не мешай.

Виктор поклонился и собрался было уходить, но вдруг остановился.

— Милорд, может, спросить на этот счёт у священника? — предложил он неуверенно, переминаясь в дверном проёме с ноги на ногу. — Вдруг он что-то дельное скажет…

— Нет. Его нужно убрать. — Джоната буквально осенило. За эти дни об отце Квентине он почти не вспоминал, а тут… — Предаст один раз — предаст другой. Так что нет. Священник больше ничего не скажет.

Der Gehstock[27]

1394 год от Великого Затмения, декабрь

— Она просыпалась, ваша милость, — сказала тихо Натали, сцепив пальцы в замок и опустив взгляд. — Под утро, часа в три-четыре…

Генрих обеспокоенно взглянул на ютящуюся в углу кровать, где свернулась в клубочек под белым меховым одеялом Кристина. Видимо, одеяло почти не спасало её от пронизывающего холода, что принесла на своих крыльях внезапно налетевшая на Эори метель. Мысль, что девушка просто спала, а не была без сознания, доставляла некоторое успокоение, но совсем слабое, робкое, не смеющее пробиться сквозь пелену непримиримого отчаяния.

Он мог потерять её в любой момент… И эта потеря была бы на его совести.

Генрих устало выдохнул и сделал пару медленных шагов вперёд, к кровати. Безумно не хотелось больше оставлять Кристину, в мгновение ока ставшую такой беззащитной и беспомощной… Хотя надежда на лучшее его с трудом, но успокоила. Она справится, обязательно справится, ведь самое страшное уже позади.

— Дай знать, когда снова проснётся, — велел он.

Служанка покорно кивнула и, присев на грубо сколоченный стул рядом с кроватью, вернулась к своему шитью. Иногда Натали вздрагивала и шмыгала носом, пытаясь справиться со слезами. Бедняжка…

Кристина дёрнулась во сне и резко перевернулась на спину, но не проснулась. Одеяло сползло с её плеча, задев краем пол. На плече, едва прикрытом коротким рукавом сорочки, виднелся старый шрам, светлый, почти незаметный… Генрих различил его лишь из-за того, что когда-то обрабатывал и бинтовал это место. Приблизившись, он поправил одеяло и неожиданно для самого себя осторожно погладил Кристину по плечу. Чувствовалось, как чуть ниже негромко, но всё же довольно уверенно билось сердце. Она жива… Жива, и это самое главное.

Дел было много, а времени — совсем в обрез, поэтому Генрих, с трудом решившись оставить Кристину, направился к выходу из комнаты.

Идти было чуть больно из-за свежей раны на правой ноге, чуть повыше колена — как раз в том месте, куда пришёлся стык между наколенником и набедренником. Вражеское копьё попало очень удачно и кольнуло довольно глубоко, хотя, если бы рану удалось залечить тут же, она бы не воспалилась и не приносила теперь столько боли и неудобств. Но во время боя, разумеется, у него не было такой возможности. Поэтому сейчас острая, пронизывающая до костей боль раздирала всю ногу, от бедра до самых кончиков пальцев, заставляя прихрамывать и скрипеть зубами.

— Милорд! — позвала вдруг Натали, на миг оторвавшись от шитья. — Может, вам мазь от боли сделать?

Разумеется, лекарь и так дал ему мазь от боли, только она ни черта не помогала.

— Да, почему бы и нет… — негромко, сквозь зубы, отозвался Генрих. Когда очередной приступ боли постепенно сошёл на нет, он наконец добрался до двери и покинул комнату.

В тишине, пустоте и холоде коридора легче не стало. Вообще, ему не хотелось отходить от Кристины ни на шаг, но раз уж она очнулась и её жизни больше ничто не угрожает… Жаль только, что за эти три дня им так и не удалось поговорить. Столько важного нужно было ей сказать… Но это подождёт. А срочные, неотложные дела ждать не могут.

У лестницы, ведущей вниз, пришлось вновь остановиться, опершись о стену, и пережидать очередной спазм в ноге. Генрих поморщился, мысленно ругаясь последними словами. Из-за боли обычная скорость его ходьбы замедлилась раза в три, что дико мешало, и ничего сделать с этим было невозможно. Конечно, за все годы это была не самая страшная рана, но, чёрт возьми, какая же она несвоевременная… Будь Генрих сейчас дома, боль ему бы вообще не помешала. А здесь, в Эори, приходилось постоянно носиться сломя голову, пытаться быть одновременно в двух или трёх местах, много писать, вести переговоры… Впрочем, это всё вполне закономерно и ожидаемо. После войны всегда так.

Дело в том, что ему не этого хотелось. Ему хотелось хоть немного проклятого покоя. Конечно, он был обязан, да и Кристина сама доверила ему свой замок, но всё же…

— Ты бы хоть трость где-нибудь взял. — В реальность Генриха вернул извечно насмешливый голос Хельмута. Когда он только успел подойти?.. — А то я смотреть на тебя не могу, сердце разрывается.

— Оно у тебя есть? — усмехнулся Генрих, повернувшись к нему лицом.

— Нет, отдал баронессе Даррендорф вместе с маминым кольцом. Но, правда, может, тебе помочь? — Несмотря на радостный вид, в глазах Хельмута читалось явное беспокойство.

Генрих задумался. Помощь ему и правда бы не помешала, с другой стороны, не хотелось заваливать друга своими проблемами. Но раз уж тот сам предложил, пусть на себя и пеняет.

— Хорошо, — кивнул Генрих. — Принеси мне трость, пожалуйста, и… Надо кое-кого навестить.

* * *

Холод подземелий немного отрезвил его, охладил бушующую в сердце ярость, которая требовала немедленного выплеска. Всё-таки Генрих не собирался останавливаться и отказываться от своих планов. Король явно это не одобрит, но… Возможно, он и не узнает, если стражники не донесут. А если узнает, то тоже невелика беда.

Вопросы роились в голове, один перебивая другой, путаясь и цепляясь друг за друга. Впрочем, совершенно неважно, какой вопрос он задаст первым… Генрих осознавал, что вряд ли получит на них вразумительные ответы. Но попробовать всё же стоило.

— Ты просто хочешь выместить злость, — не спросил — утвердил Хельмут,