Теперь все встало на свои места и все стало понятно. И характер Маркуса, не терпящий никого незнакомого, и его провалы в собственную память, в воспоминания о том, как он находился в плену Арамаки… И даже, пожалуй, стремление полностью завесить все стены своей комнатушки, чтобы даже клочка бетона не было видно. Иначе слишком это напоминает ту крошечную камеру, в которой вместо чистого воздуха — сонный газ.

— Кона излечила меня от всего того, что со мной делали в лабораториях Арамаки, и даже помогла Барону, оставив только то, что пошло ему на пользу — увеличившуюся продолжительность жизни. Каким-то образом эти яйцеголовые умудрились растянуть ее в несколько раз, видимо, в надежде, что тестовые субъекты будут у них подопытными крысами долгие годы… Вместе с крысами, конечно же. Только вот на самом деле редко кто переживал даже полгода. Я продержался пять месяцев, пока меня не отправили в ноктус, как бесполезный мусор. Не знаю, как в итоге те мотыльки отмазывались от потери одного из субъектов, но искать меня особо никто не стал — разве мусор ищут? Только вот они не учли, что потерянный где-нибудь в уголке мусор, если надолго о нем забыть и пустить его существование не самотек., может стать источником очень серьезных неприятностей. Как минимум — тараканов, как максимум… Эпидемии.

Маркус нехорошо усмехнулся и поднял на меня безумный и шальной взгляд:

— Ладно, Лайт, ты прав. Я помогу тебе. Но с одним условием.

— Слушаю.

— Если… КОГДА дело дойдет до прямой драки… Пусть никто меня не останавливает. Даже если это будет означать неминуемую гибель. Я готов. Давно уже готов.

Маркус рассказал мне все, что знал. По крайней мере, он так сказал. По его словам выходило, что у Арамаки был свой «центр изоляции», как они его называли, в котором и содержали заключенных. На наше счастье, располагался он там же, где и штаб-квартира корпорации — в одном с нами районе, хоть и на другом его конце. Главное же архитектурной особенностью его являлось то, что одной своей стеной этот центр выходил прямо в ноктус.

Ну, на самом деле не прямо в него, конечно, иначе бы с той стороны к нему вплотную примыкало еще одно точно такое же здание. А корпорации нужно было, чтобы в ноктус был выход. Поэтому они построили здание практически в стык со световым барьером, но оставив небольшой, буквально в один метр, зазор, и организовали мягкий тканевый переход, вроде тех, что делают в зонах биологического заражения. И уже через него выводили людей в ноктус.

Самое интересно, что этот выход одновременно мог быть и входом. Охрана там если и появлялась, то только в моменты экспериментов над заключенными. Экспериментов, когда их выпускали в черноту ноктуса. Никто же всерьез не рассматривал вероятность того, что на Арамаки нападут с целью проникнуть внутрь… Да еще и со стороны ноктуса!

Охраны в центре вообще должно было быть немного. Десяток человек это самый максимум. Еще десяток-другой прибывали на время особенно крупных экспериментов, в которых предполагалось участие большого количества заключенных, для обеспечения дополнительной безопасности. Остальной персонал составляли ученые, рабочие и прочие гражданские. Таким образом, мотыльков внутри в теории должно быть даже меньше, чем будет нас, когда мы объединим два Спектра для достижения общей цели.

Если, конечно, мы их объединим…

Помимо очевидного — неприязни друг к другу, которая существует столько же, сколько и сами Спектры светлячков, — были и другие проблемы, которые еще предстояло решить.

На следующий же день, чтобы не терять времени, мы познакомили два Спектра. Не знаю, что там своим наговорила Стеф, но, судя по их лицам, в бар, тот же самый, в котором я уже был, они шли, не зная о том, что их ждет. По крайней мере, когда блондинка провела их к столу, который уже был занят нами, почти все они синхронно нахмурились.

Их было пятеро. Точно как и тогда, когда я пришел к ним в гости, на их базу. Только тогда их было пятеро вместе с Солом, а сейчас его не было. Получается, тогда, в первое наше знакомство, среди них не было кого-то, кто есть сейчас?

Все девушки. Все пятеро — девушки.

Первой была Гая, которую я знал заочно — по имени и по Вспышке. Она отвечала в том Спектре за то же самое, за что отвечала у нас Валери. Она тоже программировала и собирала всякое железо. И заодно — жгла его, если ей это было нужно. Ей достаточно было посмотреть на прибор, чтобы его закоротило и он окончательно вышел из строя. Более сложные или защищенные от перегрузок девайсы горели не так просто, и заставляли тратить на них больше времени, и эта зависимость росла с усложнением приборов. На внешность Гая оказалась молодой девушкой лет двадцати пяти с каре светлых, чуть розовых, волос, зачесанных за уши. Голубые глаза, курносый носик и приятные милые черты лица. Одета она была в короткий, прямо ультракороткий, наверное, спортивный, черный топик и мощные ботинки на толстой подошве с отвернутыми голенищами. Штанами ей служил оранжевый сплошной комбинезон, который она завязала рукавами на поясе. Совсем как Валери, когда я ее увидел в первый раз — мода у них тут, что ли, на оранжевые комбинезоны?

Вторую звали Клео, или полностью — Клеория. У нее были длинные красные волосы, и печальное выражение лица. Зеленые глаза в обрамлении пушистых ресниц полнились скорбью за весь окружающий мир, будто девушка именно себя винила во всех его несчастьях. Одета она была в такой же топик, как у Гаи, и шорты примерно такой же длины, а сверху все это прикрывал длинный плащ с капюшоном, застегнутый лишь на одну пуговицу на животе и открывающий через это стройные ноги девушки, обутые в высокие, по середину бедра, сапоги на небольшой шпильке. Там, где заканчивались рукава плаща, брали начало узкие черные перчатки, облегающие тонкие пальчики, как вторая кожа. Очень странный, в общем, наряд, в котором перемешались сексуальность и попытка закрыться от чужих взглядов. Но, пожалуй, сексуальности было больше.

Вспышкой Клео было управление температурой объекта. Она легко могла нагреть до температуры плавления все, что угодно — все, до чего дотронется. Исключение делалось лишь для органических объектов — ими управлять она не могла, поэтому использовать эту сверхспособность как микроволновку — не получится при всем желании.

Дальше Стеф познакомила нас с Кей-Ти (или, если полностью, Катрин-Тереза), очень эффектной девушкой с длинными волосами, половина которых была снежно-белой, а вторая половина — угольно-черной. Расчесанные по бокам головы прямым пробором, они создавали невероятный контраст, от которого трудно было отвести глаз. Нигде не было видно ни волосинки неподходящего цвета — одна к одной, одна к одной. Я ожидал, что и брови Кей-Ти окажутся разного цвета, но нет — они были обычными, черными, как и глаза девушки. Зато кожа ее была удивительна бледной, даже губы, которые почти терялись на лице. На встречу Кей-Ти явилась в коротенькой голубой оверсайз-майке, которая оголяла одно плечо и чуть ли не грудь, и коротких шортах из чего-то, напоминающего джинсу по виду, перехваченных на талии широким кожаным ремнем с массивной пряжкой в виде снежинки.