убедить. Призрак гражданской войны более уже не витал над залом. Вещи были названы своими именами, и он рассеялся так же стремительно, как и возник.

Журналисты подметили, что у всех побед Горбачева схожий сценарий. Его победы — это взлеты после весьма ощутимых снижений, когда противникам кажется, что дело сделано и Горбачев уже политический полутруп. Тут и следует его решительный, необыкновенно мощный бросок.

Мы не раз наблюдали подобную динамику горбачевской политики, и трудно сказать, что тут от искусства тактики, а что продиктовано объективной логикой борьбы. Болезнь и жалобы Брежнева западные политологи тоже были склонны считать тактическими уловками: меж тем это было реальностью, и Леонид Ильич ничуть не лукавил, когда, как вспоминает Жискар дʼЭстен, плакался французскому президенту в машине по пути из Шереметьева в Кремль. Другое дело, что тот счел это игрой восточного деспота.

Люди, особенно в нашей стране, привыкли к хитроумной игре властителей, их нечеловеческой логике, их нечеловеческому поведению и желаниям. Это идет от древнего сакрального представления о царе, а семь десятилетий советской власти способны были лишь укрепить мифологические структуры народного сознания.

Меж тем лидер — живой человек со своими слабостями и страстями. Горбачев лучше других понимал, насколько серьезная ситуация возникла на Съезде 13 и 14 марта 1990 года. Я знаю, что он вынужден был прибегнуть к врачебной помощи: это не афишировалось, поскольку в такие моменты человек, находящийся на вершине власти, не должен показывать, что ему физически плохо. Иначе крах почти неизбежен. Более того — в той ситуации он не мог даже обратиться к кремлевским врачам (видимо, понимая, что его увезут в больницу) и попросил помочь одного из депутатов.

Однако ни просьб о помощи, ни каких-либо переговоров с лидерами депутатских групп он себе не позволил. И это качество заслуживает уважения. То, что происходило в кулуарах, происходило по инициативе отдельных депутатов, осознавших неизбежные следствия от неизбрания Президента, когда президентский пост был уже учрежден. И кандидат в Президенты знал: эти люди поддерживают его не потому, что он — свет в окошке, не из уважения к списку его личных заслуг и даже не из-за того, что, как однажды сказал сам Горбачев, на переправе не меняют коней. Повторю: большинство демократических депутатов поддерживали не столько Горбачева, сколько идеи, которые неразрывно связывались с его именем.

Надеюсь, Горбачев должен это понимать. Но он должен понимать и другое: это, по выражению Андрея Сахарова, „условная поддержка“, а условие тут — ход самой перестройки и всего демонтажа коммунистического тоталитаризма. Жесткое условие, особенно если учесть избрание Бориса Ельцина главой российского парламента летом 1990 года. С этого момента для Горбачева (да и для страны) начнется совершенно новый период. Декларация о российском суверенитете сегодня — политическая реальность, с которой не может не считаться и Президент СССР.

* * *

После того как выборы Президента состоялись, многие депутаты пеняли мне, зачем я полез в парламентскую драку на том Съезде, зачем столь резко выступил против премьера, когда речь зашла о махинациях концерна АНТ, для чего обидел двух заслуженных аппаратчиков — Власова и Воротникова, наконец, для чего я „пошел на вы“ с восходящей звездой ортодоксального коммунизма Иваном Полозковым. Если учесть, что на Съезде я выступил с весьма непопулярной среди демократов идеей о незамедлительном избрании Горбачева Президентом СССР да еще ратовал за совмещение постов Президента и генсека, некоторые из депутатов уже решили, что Собчак занялся собственной карьерой в Верховном Совете и теперь метит в кресло Председателя Верховного Совета СССР.

Собственно, об этом мне и говорили в коридорах Дворца съездов: „Что ж вы наделали, мы же хотели за вас голосовать!“

Прослыв на III Съезде „человеком Горбачева“ и укрепив свою репутацию у части „правых“, понимал ли я, что аппарат не простит мне ни слез Рыжкова, пролитых им на кремлевской трибуне, ни истерики Ивана Кузьмича, ни дискредитации Власова и Воротникова?

Я уже говорил, что перед самым открытием III Съезда Межрегиональная депутатская группа определяла свою тактику в вопросе о президентстве — голосовать против введения этого поста. Если же институт президентства будет введен, „межрегионалка“ единогласно собиралась рекомендовать на второй государственный пост страны депутата Собчака. Так решили после довольно бурной дискуссии, в которой пришлось участвовать и мне. Дело в том, что было предложение добиваться избрания Президентом одного из демократов. И я говорил, что если мы вообще хотим загубить дело демократии в нашей стране, то ничего лучшего, чем предложить кандидатуры Ельцина, Афанасьева или Собчака, мы не можем. Горбачева аппарат еще терпит… А избрание одного из нас станет сигналом если не к военному, то к государственному перевороту.

Все согласились. Впрочем, было бы странно, когда б Межрегиональная группа, в принципе выступившая против института президентства, предлагала на этот пост „своего“ человека.

Так, волей событий, а не собственной волей я стал соперником Анатолия Лукьянова и претендентом на второе государственное кресло в стране. И… оказался в весьма щекотливом положении и среди коллег-демократов: напомню, что в отличие от них я был и за совмещение постов, и за выборы Президента на Съезде. Следовательно, принципиальная позиция, совпав с конъюнктурой, должна была парализовать мою депутатскую свободу: хочешь быть избранным — не перечь ни „левым“, ни „правым“, а сиди тихо и жди своего часа. Но я этого не хотел и не мог. Тем более что понимал: у меня действительно есть шансы быть избранным председателем Верховного Совета. Для этого надо было только промолчать! Когда в кулуарах я сказал Гавриилу Попову, что хочу выступить против Власова и Воротникова, он и подал мне мысль, как это сделать:

— Вы обязательно должны вспомнить, где и как они избирались депутатами…

Поблагодарив остроумного коллегу за блестящую тактическую идею, я и распростился с соблазном занять место в руководстве Верховным Советом. Но я не мог поступиться собственной депутатской свободой.

* * *

В среде столичной и питерской интеллигенции никогда не было восторгов по поводу Бориса Ельцина. Но неожиданно оказалось, что Ельцин, окруживший себя умной командой, способен учиться и на своих ошибках, и на ошибках Горбачева. Хотя в ряде союзных республик Председатели Верховных Советов летом 1990 года поспешили получить статус республиканских президентов, Ельцин предпочел с этим шагом не спешить. И это еще более укрепило доверие к нему избирателей. Это значит, что, если