Парадокс в том, что Горбачев равно не может ни удержать, ни распустить советскую империю. Должны пройти годы и годы, прежде чем между республиками наладятся свободные экономические связи, прежде чем вчерашние узники всесоюзного политического и экономического соцлагеря научатся свободному партнерству. Но этих-то лет в запасе как раз и нет.

Национализм и сепаратизм — два главных недуга умирающих империй. Временами кажется, что и Горбачев, напуганный брожением, несговорчивостью и стремлением к суверенитету, готов встать на защиту единой империи и пройти тот путь, который в свое время прошли Ленин и Сталин, эти леворадикалы, очень быстро ставшие некоронованными государями Российской империи, но уже в коммунистическом ее варианте.

Очень многое решается проверкой личности на гражданскую прочность.

Партийная иерархия — машина по человеческой нивелировке. И самая большая тайна для меня — даже не загадочность самого Горбачева, а то, как сумел он сохранить собственную индивидуальность, как не разучился вырабатывать собственное мнение и противопоставлять его мнению других. Впрочем, может быть, ради сохранения собственного „я“ и выработал он эту почти непроницаемую маску, точнее — защитную оболочку, позволившую ему выжить и стать первой персоной в партии и государстве. Он научился скрывать свое подлинное отношение к людям, которых он не мог не презирать, научился говорить с человеком на том языке, который тот лучше всего понимает.

А если так, то легко ли, общаясь с ним, убедить его логическими построениями? Особенно если ваш спор протекает как бы на твоей, а не на его интеллектуальной территории.

Перед докладом нашей тбилисской комиссии я доказывал Горбачеву: военные требуют содоклада, но дать слово военному прокурору Александру Катусеву после выводов парламентской комиссии — значит проявить неуважение к Съезду и заранее поставить под сомнение выводы парламентариев. Кроме того, если уж пойти этим путем, почему бы не выслушать тогда и кого-то из республиканского руководства Грузии, и руководителей грузинских неформальных политических движений?.. Если уж мы хотим устроить дискуссию после выводов комиссии, хотим докопаться до истины прямо во время парламентского слушания, давайте, Михаил Сергеевич, так и сделаем!..

Разговор был наедине, в первый день работы II Съезда. И Горбачев вроде бы со мной согласился. Но — содоклад Катусева все же прозвучал, и произошло то, о чем я говорил: грузинская делегация демонстративно покинула зал, и во время перерыва Горбачеву пришлось уговаривать ее вернуться. И сам Горбачев перед грузинами возмущался разнузданностью и бездоказательностью доклада Катусева, объявившего, что грузинские мужчины прикрывались на площади перед Домом правительства женщинами, как живыми щитами. Потому, мол, те и погибли.

Горбачев любит повторять, что он выслушивает всех, а решения свои принимает самостоятельно. Есть у этого похвального качества и оборотная сторона: скажем, свой Президентский совет Горбачев подобрал так, что через несколько месяцев сам осознал его неработоспособность и в ноябре 1990 года вынужден был внести предложение упразднить этот орган. Оказалось, что послушность Президентского совета, где, как в ноевом ковчеге, „каждой твари по паре“, — не сила, а слабость самого Президента.

И в эпизоде с Катусевым, и в истории с „ручным“ Президентским советом, да и в массе иных решений проявилось стремление Горбачева, прошедшего школу партаппарата, во что бы то ни стало сохранить баланс сил. Такое стремление — благо для стабильного, процветающего общества. Каждый крупный политик должен учитывать расстановку сил. Это тактические азы политики. Но кабинетные решения и кабинетные перетасовки политической колоды ничего не дают на поворотах истории, во времена смут и кризисов. Если за тактикой политик забывает о стратегической цели или если он неспособен, пользуясь своими полномочиями, сделать выбор и как прежде вести социальный „ковчег“ к провозглашенной цели, он обречен.

Обречен ли сегодня Горбачев? Да или нет — скажет будущее. Но уже осенью 1990-го он находился в весьма опасной для политика зоне общественного недовольства. В середине ноября впервые союзные парламентарии на заседании Верховного Совета учинили то, что журналисты назвали „бунтом в Кремле“: и „левые“ и „правые“ отказались следовать повестке дня и потребовали доклада Горбачева о положении в стране.

Сутки Горбачев никого не принимал — готовил доклад, показавшийся депутатам весьма бледным. Впервые над лидером смеялись в стенах парламента и радикал-демократы, и неосталинисты. А депутат-полковник Алкснис даже заявил с угрозой, что Президент потерял армию. Мол, нас пугают военным переворотом, а люди (надо полагать, военные. — Прим. А.С.) могут выйти с оружием в руках на защиту своих жилищ.

В словах полковника таилась не абстрактная угроза: через день в Литве военные и впрямь вышли на улицу, холостой (пока холостой!) стрельбой и приемами рукопашного боя рассеяв пикет национальных радикал-демократов, у ворот военного городка протестовавших против советской оккупации Литвы. Ну а поскольку в своем докладе Горбачев призвал парламентариев „перейти в наступление“, но не сказал, какими силами и против кого, мне пришлось записаться для выступления в прениях.

Я постарался назвать вещи своими именами: положение в стране чрезвычайное и требует чрезвычайных мер. Есть лишь два способа выйти из политического кризиса. Первый — установить прямое президентское правление и опереться на армию и карательные организации. Для общества это путь бесперспективный. Второй способ — углубление демократических нововведений с наведением жесткого государственного порядка.

Здесь часть депутатов смеялась уже надо мной, и мне пришлось заметить: вот пример того, насколько правовые нормы слабо понимаются в нашей стране и даже в парламентском зале. Порядок мы все еще понимаем по-сталински. Меж тем это есть всего-навсего соблюдение законов и сильная исполнительная власть.

Я говорил о том, что если Горбачев призывает к наступлению на тех функционеров, которые сегодня саботируют перестройку и решения советской власти, к наступлению на экстремистов, позволяющих себе сожжение государственного флага на демонстрации 7 ноября, то мы с Горбачевым. Но такое наступление невозможно без экстренных мер по обеспечению страны продовольствием, без прекращения союзным правительством печатания пустых денежных знаков, без раздачи крестьянам и всем желающим земли, без разгосударствления и приватизации.

Кабинетная политика, заложником которой все чаще оказывается Президент, опасна тем, что политический расклад в верхах и в низах общества далеко не всегда совпадает. У шахматистов есть такое понятие: „утрата качества“. Ту политическую игру, которую начал Горбачев, он пока еще не проиграл.

Но может проиграть уже завтра.

Я начал эту главу с