После взятия Кирилловки я подошел к комбату Жукову и намекнул, что меня ждут – не дождутся в родной бригаде, а служить с ними хоть и интересно, но пора и честь знать.

Комбат погрузился в размышления, а я ждал решения.

– Не вовремя ты, старшина, не вовремя…

– Так ведь, товарищ капитан, город взяли, а значит, содействие бригада вам уже оказала. Пора оказывать содействие кому-то другому.

– Хитро придумал. А не хочешь ли остаться? Опытные люди нам пригодятся. Третий взвод вашей роты как раз без командира остался. Пойдешь во взводные? И перед командованием походатайствуем о присвоении офицерского звания.

– Спасибо за доверие, товарищ капитан, но я бы хотел вернуться в свою бригаду. И впереди Крым, так что без нас не обойдется.

Комбат обещал и сдержал обещание. Когда взяли Волчьи Ворота – так и отпустили. И про бумагу тоже не забыли, правда, я оказался занудой и напомнил.

Поэтому днем двадцатого сентября я оказался в Новороссийске. Своих нашел не сразу. Бригада пока оставалась в городе, неся комендантскую службу, разбирали завалы, а бригадные саперы еще и занимались разминированием…

Настроение в бригаде было не ахти. И было с чего – десант не удался. Два батальона первого эшелона были высажены врассыпную, от мыса Любви до порта, и в нем тоже.

А малоземельская группа немецкую оборону сразу не пробила. Поэтому все резервы врага ударили по множеству разрозненных групп, высадившихся на широком фронте. Плацдарм создать не удалось, те, кто не погиб, отходили либо к другим десантным отрядам, либо на Малую землю. В том числе и по воде. Потери – ужасающие. Город превратился прямо в кладбище ребят из нашей бригады. Мой батальон, что пошел во втором эшелоне через сутки, пострадал меньше, потеряв около трети. «Душа моя страданием человечества уязвлена стала!» А группу матросов, попавших в плен, немцы повесили в здании холодильника на крюках для мяса… Наверное, это были раненые. Да что же это такое – в Озерейке остались раненые, которым мы не смогли помочь, в Глебовке наверняка тоже они были, в Холодильнике – опять же раненые! А я по другой стороне бухты крался и трофейный кофе хлестал! Пока братишек на крючья вешали за ребра! М-м-м… весь Вельзевулов синклит и бесенята в придачу!

Мои приключения ни у кого особого интереса не вызвали – такого было полно. У кого не было заплыва к рыбзаводу, у того был прорыв к пограничникам, которые высаживались на Каботажный мол и плацдарм удержали. У тех, кто так не прорывался, были свои игрушки. Сгоревший в воротах порта «охотник», изгрызенные пулеметами катерные тральщики, разбитые минами боты, заминированные пристани… Рассказывали даже такой случай, что одна торпеда гульнула и врезалась в борт «охотника», где не взорвалась и застряла. А что же с ней делать? Командир дал ход враздрай машинами, от вибрации торпеда вывалилась и отправилась на дно. А дальше была вторая серия – как дотащить катер с пробитым бортом в Геленджик… Я удивился – а что там торпедные катера торпедами глушили? Немецких катеров в порту не было же! И мне поведали про нетрадиционное, так сказать, применение торпедного оружия. Им решили глушить немецкие доты на молах. Когда торпеда с двумястами килограммами взрывчатки воткнется в мол под дотом, то от взрыва гарнизон на некоторое время просто отключится. А дальше их перебьют автоматчики групп захвата.

Но это еще не все: катерники сподобились сделать так, чтобы торпеда вылезла на берег и проползла несколько метров до немецких дотов, что были в стороне от мола. Как рассказывают, история началась с предвоенного ЧП, когда учебная торпеда вылезла на пляж и распугала купальщиков ревом двигателя. Вот этот случай и вдохновил катерников на доработку взрывателя торпеды, чтобы она взорвалась после ползания по пляжу. Довоенная торпеда была учебной, потому ей и взрываться было незачем. В итоге таких торпед использовали штук тридцать, взрывы были от них дай боже, а доты на молах заткнулись. На одном из них крыша придавила содержимое, как рассказывали. Бывают же такие баталии!

Жители тоже стали возвращаться в город. Хоть немцы их по большей части и угнали, но оставшихся было немало. Как они пережили год на передовой? А несладко им было, и это мягко сказано.

Город разрушен… Сильно пострадал центр, район рынка, да и та сторона не лучше. Завод «Красный двигатель» разрушен. Цементные заводы – тоже. Судоремонтный завод сильно пострадал. Электростанция – стены стоят, а оборудование вряд ли уцелело.

Водопровод не работает. Колодцы есть, но часть завалена, в части – трупы. С подвозом тоже проблемы – заваленные обломками улицы. Надо сворачивать на другие, а там под колесо попал осколок. Стоп, шофер, меняй пробитое, а мы сидим и поминаем шофера незлым тихим словом.

До сих пор взрываются немецкие сюрпризы. Как разные мины и снаряды, которые кто-то тронул не очень нежно, так и настоящие ловушки. Недавно от взрыва ночью обрушился приличный и относительно небитый дом чуть ниже парка имени Ленина.

В уцелевшем здании управления порта, как оказалось, таился большой заряд взрывчатки. Он должен был взорваться, когда появится напряжение в сети. Тогда рухнуло бы это здание и чудом уцелевший памятник Ленину перед ним. Но тут немцы просчитались.

Вообще памятников, на удивление, уцелело довольно много. Вот этот Ленину (ну, понятно, он был как ловушка, потому его и не трогали). Стоят памятник Двадцатилетию изгнания белогвардейцев, установленный перед войной, и обелиск на месте могилы старых революционеров на Октябрьской площади. Сохранился небольшой памятник погибшим возле вокзала красноармейцам при захвате города белыми. В них были попадания пуль и осколков, но стоят! На железнодорожном вокзале я не был, потому и не мог сказать, цел ли он. Если смотреть издалека – вроде здание осталось. Стоящий напротив элеватор тоже устоял. Из воды торчат мачты и трубы затонувших кораблей.

Основные пожары уже потушены, но запах гари витает в воздухе…

Радость победы есть, но радость горчит на губах.

В Новороссийске мы оставались еще неделю, а затем отправились на переформирование в Геленджик. Это был прямо подарок. После Малой земли мы только вздохнули свободнее, а тут снова в десант. Усталость наросла. Причем не сколько физическая, а больше моральная. От нее случаются внезапные резкие вспышки, причем по мелочам, даже среди закадычных друзей. Начальству тоже дерзят, вплоть до посылания в дальний адрес. Металл устает, а нервы тем более. Поэтому надо бы по уму людей на передке регулярно менять, и даже в тылу отпускать в увольнительную, но… что-то не получается. Почему – кто его знает. Всякое говорят про начальство, и не все при звездах на погонах их достойны, тут надо сказать честно. Когда-то есть на то и объективные причины, когда-то не совсем. Доживем – узнаем.

Геленджик начался с бани, и это было тем, что доктор прописал. Почти десять дней боев в городе и окрестностях – когда уж тут помыться. Максимум того, что можно себе позволить – умыться и помыть руки. И то, если дадут, потому как после ночного боя в домах, когда ты на себя собрал всю наличную копоть и штукатурку, утром начинаются немецкие контратаки, оттого не бежишь искать колодец или другой источник воды, а спешишь занимать оборону. После всего последовавшего за этим иногда и руки поднять тяжело. Потом вторая контратака, где из тебя вымотает все силы, отчего засыпаешь стоя, как лошадь или часовой на редко контролируемом посту. После в городе времени прибавилось, но с мытьем стало не намного легче. Как-то договорились с железнодорожниками, которые себе баню в вагоне оборудовали, там помылись хоть наскоро, но лучше, чем из колодца. Там сами что-то придумали, стали в итоге почище, но еще недостаточно. А вот теперь ощущаешь полную гармонию с окружающим. Помылся как следует, постирал, что нужно, сидишь себе, сытый, чисто вымытый и расслабленный и размышляешь, чего твоей душеньке хочется – «из колодца или из болотца?», точнее, вина или чаю? Ничего из этих двух вещей сейчас не хочется, но так приятно, что ничто не мешает ни выбрать, ни выпить, ни отказаться. Красота! Лепота!