идеальными пропорциями. Они окружали ее в бараке, в бассейне, в школе, даже в магазине, где она работала. Эти люди могли вызывать любовь и ненависть, но это тоже были настоящие и неподдельные чувства. А в «Мечтателе» все было фальшивкой, даже на нее саму напялили светлый парик, чтобы Катя слилась с окружением, от которого ее уже подташнивало. Клубная музыка разрывала уши, диджея хотелось убить первым, чтобы не мельтешил…

Но Катя знала, что выдержит любой физический дискомфорт, как сначала на танцевальных репетициях, потом на тренировках в бассейне переносила нагрузки, от которых мутилось в голове. После танцев ноги ломило так, что девочка плакала ночами. Во время заплывов нос разрывало от хлорки, которой была напичкана вода. От хронического наружного отита ныли уши, ломило воспаленные сухожилия… И все равно она день за днем ныряла в воду, чтобы проплыть от бортика до бортика быстрее, чем вчера. Тому, кто не занимался спортом, не понять – зачем?

Сложнее было срежиссировать развитие вечера так, как было нужно ей. Узнав, что в мае Влад Василенко отмечает тридцатилетие, Катя днем и ночью искала ходы, которые могли заманить его на реку. Одного. Это было практически нереально… Но подобного для спортсменов не существует.

Кажется, никто из гостей Влада не узнавал ее без купальника в блестках… Кто вглядывается в лицо стриптизерши? И все же на всякий случай Катя подстраховалась: заменила светлый парик темным. Косметики на ней почти не было – другой человек.

Чтобы убедиться в своей неузнаваемости, она улучила момент, когда Маша на мгновение осталась одна, и восхищенно прочирикала, подражая тону ее подруг:

– Божечки, Маша, какая ты счастливая! Такой чел, как Влад, разве что звезду с неба тебе не сможет подарить…

– Звезду? – Маша чуть склонила голову набок.

У Кати заколотилось сердце: «Есть! Клюнула». И тут же улизнула, смешалась с галдящей и беспрестанно движущейся толпой.

Вынырнула возле Влада, просияла стандартной улыбкой и выдала заготовленную трель:

– Какие у вас лилии красивые на речке! Чистые звезды.

Он взглянул на нее рассеянно, не смог вспомнить, кто такая. Но, к ее счастью, переспросил, безотчетно делая зарубку в памяти:

– Звезды?

«Все, готово», – у нее задрожали ноги, и Катя поспешно отступила, позволила другим гостям оттеснить себя.

Теперь оставалось только ждать, больше она ничего не могла поделать. Гарантий не было никаких: пустоголовая Маша Каверина могла забыть реплику о звезде… Или ей вообще не захочется в этот вечер уединяться с именинником, с которым еще целую жизнь придется провести вместе… Может, Влад пойдет более банальным путем и закажет бриллиантовую звезду вместо живой лилии.

«Живые их интересуют меньше всего», – остаток вечера Катя следила за ними обоими издали, лениво отбиваясь от пьяных приятелей Влада. И дождалась…

Когда он увел Машу в беседку, Катя нырнула в лес и бесшумно прокралась следом. Присев за кустом малины, еще только вынашивающей ягодную завязь, она прислушалась к их болтовне. Ждать главного пришлось долго: минут десять они перемывали косточки гостям, язвили, трепались о будущем, еще не подозревая, что у них его уже нет…

И вот наконец донеслось:

– А можешь достать мне звезду?

– Что-о?

– Звезду. Знаешь, что это такое?

– Еще бы. Это гигантское самосветящееся небесное тело, состоящее из газа или плазмы. И в нем происходили термоядерные реакции. Знаешь, какая звезда ближе всех находится к Земле?

У Маши вырвался смешок:

– Звезда по имени Солнце?

– Боже… Хоть Цой просветил народ!

Это был единственный момент, когда Катя дрогнула: «Он любит Цоя?!» В одно мгновение из никчемного сынка олигарха Влад превратился в ее единомышленника. У них был один и тот же святой, которому они поклонялись… Даже приехав в Москву, Катя в первый же день пришла к стене Цоя на Арбате. Внутри у нее все торжественно пело, как у других при входе в храм. Только музыка была другой:

– И мне не нравилось то, что здесь было. И мне не нравится то, что здесь есть…

«Этот тюфяк просто слышал Цоя. Как все. Это вообще ни о чем еще не говорит», – попыталась уговорить она себя, чтобы не дать задний ход. Поздно отступать, все уже решено.

И тут увидела, как Влад выскочил из беседки, неловко и мелко перебирая ногами, грузно побежал к реке. Убедившись, что Маша осталась на месте, Катя скользнула между деревьями: «Парень, ты мой!» Главное было не позволить себе растрогаться от того, какой он смешной увалень…

Это все не имело значения. Он из тех, кто уничтожает лилии. И тем виновен.

Никаких киношных ужасов с ней потом не происходило: не тошнило и призраки по ночам не являлись. Все вообще будто и не с ней произошло… Где-то в лесу таился переход в иную реальность, и Катя проскочила границу, даже не обратив на нее внимания. Не светилась же та в темноте!

А за чертой Катя просто перестала быть собой… То же самое она ощущала, переступая порог ночного клуба, превращалась там в другое существо, ничуть на нее не похожее. Разве ей когда-нибудь нравился такой макияж? Мерзость. А эти отвратительные блестки, которые приходится на себя напяливать? Пошлые танцы, похотливые взгляды, скабрезности, срывающиеся со слюнявых губ… Тошнотворная карусель завертела ее, не давая сойти, но это вовсе не значило, что она готова провести на ней всю оставшуюся жизнь.

Все происходящее не имело никакого отношения к Кате Колесниковой, какой она была на самом деле. К той, что любила стихи Есенина и пушистые травы, золотившиеся в утренних лучах мягкого солнца; совсем детский молочный шоколад и разноцветные носочки – ножки у нее были маленькими, это не выглядело глупо.

Ей нравились старые песни Тани Булановой, особенно та, про синее море, которого Катя никогда не видела, и потому крошечный домик на берегу стал ее заветной мечтой. Она сидела бы на крылечке, перебирая в ладони гладкие камешки, и просто смотрела на волны, которые нашептывали бы невероятные истории, происходившие в заморских странах. Там жили красивые, загорелые и отважные люди. Не такие, как она…

Та девочка, которая полночи плакала над историей Белого Бима, не могла стать убийцей. Поэтому все, произошедшее в том мире, где змеилась черная река, к которой бежал Влад Василенко, к ней не имело никакого отношения. Разве Катя позволила бы себе обвить чужого человека голыми ногами, повиснуть у него на шее, с удовольствием отметив, как растревожила его нежданная близость? Решилась бы она обхватить его горло согнутой рукой, сдавить что есть сил, увлекая под воду? Сумела