— Я хочу поговорить с пленником… С мужчиной, — сказал Ортег. — Приведите его в мой особый кабинет.

В камере было холодно и промозгло. На полу все время стояла лужа, которую по утрам покрывала хрупкая ледяная корочка. Пористый камень стен источал влагу. Из крошечного окошка под самым потолком сюда едва проникал хмурый свет пасмурного дня. В темных углах тихо скреблись крысы.

Готто сидел на кровати, завернувшись с ногами в вонючее одеяло из козьей шерсти, которое, казалось, шевелилось от изобилия обосновавшихся в нем насекомых. Но молодому человеку было не до брезгливости: за пару недель, проведенных здесь, холод превратил его в старика. Спину и ноги постоянно ломило, лицо приобрело землистый оттенок, нечесаные волосы и борода свисали грязными слипшимися прядями. Холод сводил Готто с ума. Ему казалось, что за час, проведенный на солнце, он согласится принять самую страшную казнь. Но никто не приходил, чтобы предложить ему такой обмен, — лишь два раза в день открывалась маленькая форточка внизу двери, чтобы просунуть еду — миску склизкой каши, такой же холодной, как и все, что окружало его здесь.

Подумать только, всего две недели назад он так же молил о прохладе, как теперь тоскует о солнце! Но тогда солнца было в избытке. Солнце едва не убило их с Роут, хотя теперь Готто начинал сомневаться, что им стоило оставаться в живых. Что происходит? Почему его держат в тюрьме? Сколько будет длиться это заточение? Где Роут? Ни на один вопрос Готто не мог получить ответа — тюремщикам, приносившим ему еду, дан был приказ молчать. Да и язык, на котором здесь говорили, был ему неизвестен. Поэтому сегодня, когда толстяк с густыми усами знаком велел ему следовать за ним и надел на глаза повязку, Готто испытал облегчение. Возможно, хоть что-то прояснится в его судьбе!

Готто думал, что его поведут по лестнице, и приготовился считать ступени — вдруг эти сведения пригодятся для побега. Но к его удивлению усатый тюремщик втолкнул его в тесную комнатку, забился туда следом сам и забарабанил пальцами по стене, покрытой неизвестным материалом. Молодой человек испытал самый настоящий ужас, когда комната пришла в движение. Она явно устремилась вверх, а когда остановилась, тюремщик открыл дверь в другое помещение. Готто сорвал повязку и едва успел зажмуриться, чтобы не ослепнуть.

Помещение освещал не только дневной свет, падающий из узкого стрельчатого окна, за которым виднелись горы. Неизвестно откуда лилось яркое, ослепительное сияние. И в этом сиянии Готто увидел высокого, широкоплечего мужчину с короткими седыми волосами, в меховом плаще. Тяжелый изучающий взгляд и мускулистые руки, скрещенные на груди, не предвещали приятной беседы.

— Тебе должен быть знаком язык Лесовии, на котором говорят все дикари, — без всяких предисловий обратился он к Готто. Голос у незнакомца был низкий, могучий — когда он говорил, казалось, что это рокочет гора.

— Я знаю этот язык, — кивнул молодой человек.

Он старался, чтобы поза его и речь сохраняли хотя бы видимость достоинства, но это было непросто. Готто понимал, как рядом с этим могучим, добротно одетым, аккуратно стриженным человеком выглядит он — худой, всклокоченный, босой, в потных лохмотьях.

— Где я? Где Роут, моя спутница? И кто ты такой? Почему никто не желает объяснить мне, в чем дело, если вы говорите на понятном мне языке? — спросил он.

— Ты задаешь слишком много вопросов, дикарь, но я тебе отвечу, — усмехнулся широкоплечий. — Если, конечно, твое дикарское воображение способно вместить смысл ответа. Тебя привезли на другой континент, самый могущественный в мире — Аникодор. Мое имя — Ортег, я — маг Огня и будущий властитель мира. Ты находишься в моем замке, девиз которого — «Удача сопутствует смелым». И очень надеюсь, что ты окажешься мне полезным, дикарь.

— Почему ты называешь меня дикарем? — попробовал возмутиться Готто.

— Ты же не родился на Аникодоре, — пожал плечами Ортег. — Но достаточно глупых вопросов. Тебя гораздо больше должно сейчас интересовать, что надо сделать, чтобы спасти свою жизнь.

— Но ты так и не сказал мне, где Роут, — настаивал Готто.

— Тебя волнует судьба этой чернокожей? Тем лучше. Тогда ты будешь более понятлив. Итак, дикарь, я правильно понял, что это ты нарисовал на камне в пустыне два женских лица?

Готто кивнул, еще не понимая, куда клонит Ортег.

— Одну из женщин я узнал — хотя ты ей польстил. Я хочу знать, дикарь, откуда тебе известна вторая? Ты где-то видел ее портрет? Или знаком с ней? Что тебе известно о ней? Ты расскажешь мне всю правду, и чем скорее, тем лучше. Давай, собирайся с мыслями.

Говорить всю правду Готто не собирался. Он также понимал, что промолчать, скорее всего, не удастся. Ортег с первого взгляда производил впечатление человека, который умеет добиваться своего. Но какое отношение он имеет к Шайсе? Готто еще раз украдкой взглянул в суровое, словно вырубленное из камня лицо мага. Нет, среди друзей Шайсы Ортега быть не может.

— Увы, я мало знаю, — сказал он наконец, стараясь, чтобы голос звучал искренно. — Когда-то в юности я учился в школе художников в Фолесо. Это еще один дикарский городок, уважаемый Ортег. Там, на занятиях нам велено было срисовывать с портрета. Не знаю, почему я вспомнил его в пустыне, — должно быть, солнце напекло голову. А больше я ничем не могу помочь.

По неподвижному лицу Ортега Готто не мог понять, поверил тот или нет. Что ж, в любом случае, ложь получилась удачная, и проверить его слова трудно. А если они все-таки доберутся до Фолесо… Готто хорошо помнил, как там с ним обошлись. Не грех доставить неприятности этим самодовольным фолесцам. Эта мысль приободрила молодого человека. Придав лицу самое невинное выражение, Готто ждал, что скажет Ортег.

А тот, ничего не говоря, открыл стенной шкаф, заставленный всякими диковинными предметами, и достал оттуда овальную серебристую пластину, похожую по форме на кленовый лист.

— Как тебя зовут? — спросил вдруг он Готто самым дружелюбным тоном. Молодой человек представился.

— Ты обиделся, что я назвал тебя дикарем, Готто. Но ты должен согласиться со мной, там, откуда ты родом, не умеют освещать дома искусственным светом или подниматься на высокую башню, не утомляя ног. Сейчас я покажу тебе еще одну забавную вещицу. Положи сюда руку.

Готто посмотрел на пластину, поблескивающую на столе. Что приготовил ему Ортег?

— Ну-ну, не бойся.

Понимая, что согласия его никто не спрашивает, Готто подчинился. Поверхность пластины была холодна — и только. Молодой человек вопросительно посмотрел на Ортега.

— А теперь повтори, пожалуйста, историю про портрет. Я хочу получше запомнить ее. И смотри, не пропусти ни слова.

— Я учился в школе художников в Фолесо, — снова начал Готто. Ничего не происходило. Он пожал плечами и продолжил: — Там я срисовывал портрет этой девушки…

Острая, пронзительная боль, словно кто-то ударил ножом прямо в сердце, отбросила его от стола. Белые искры заметались перед глазами. Теряя сознание, молодой человек успел увидеть недобрую улыбку на лице Ортега.