Он очнулся от ушата холодной воды, вылитой на него усатым тюремщиком.

— Все, Чолин, можете идти. Теперь он придет в себя.

Готто попытался сесть. Голова у него кружилась, а ладонь нестерпимо болела, как от ожога.

— «Лист правды». Ценнейшее изобретение, господин Готто, — Ортег бережно протер поверхность пластины краем рукава. — Людям свойственно лгать, это очень дурно. Теперь, когда есть эта вещица, лгать станет не только стыдно, но и больно. И вы это испытали на себе. Лгать во второй раз будет еще больнее. А третья ложь окажется смертельной. Не советую вам проверять это. Итак, попробуем еще раз. Говори, дикарь, откуда ты знаешь эту девушку!

Медленно, с трудом Готто открыл слипшиеся от воды ресницы. Сейчас он откажется говорить, и его начнут бить. Нет, конечно, не сам Ортег — в начищенных до блеска сапогах, с холеными ногтями. Маг позовет кого-нибудь вроде этого Чолина. Причем, возможно, его страдания будут напрасными, и никакого вреда его откровения Шайсе не принесут. Но если бы он мог знать наверняка!

— Я ничего не знаю, Ортег, — покачал он головой.

Маг едва заметно усмехнулся.

— Не знаешь… Тогда тебе придется прогуляться со мной. Эй, Чолин!

Тюремщик явился по первому зову, крепко связал Готто руки и повел его вслед за Ортегом. Воображение Готто рисовало страшные картины в камере пыток. Он уже сожалел, что не выбросился из окна в кабинете мага. Хотя на этот поступок у него, пожалуй, не хватило бы смелости.

Молодой человек шел, лихорадочно оглядываясь по сторонам, и вдруг… Отчаянный крик разнесся по замку. Голос Готто узнал мгновенно: это кричала Роут. В смятении он бросился бежать, но Чолин, пыхтя от усердия, свалил его на пол, выкручивая руки. Ортег презрительно посмотрел на лежащего пленника.

— Поднимайся, — велел он.

— Что вы с ней сделали? — Готто изо всех сил пытался освободиться, но дюжий усач оказался сильнее.

— Иди за мной и не делай глупостей, — сказал Ортег. — Иначе ей будет совсем плохо.

Больше Готто не сопротивлялся. Он послушно прошел сквозь низкую арку — Ортегу пришлось согнуться пополам — и оказался на балконе, огражденном высокой решеткой из перекрещенных металлических прутьев. Внизу был двор, мощенный крупным булыжником. Двое бородатых, мешковато одетых мужчин грузили поклажу на коренастую мохноногую лошадь. Замок по форме напоминал скобу, и балкон находился как раз посередине двух выступов, а на стене между ними была высечена какая-то надпись — наверняка тот самый девиз, о котором говорил Ортег. Тем временем маг указал Готто на окно, находившееся прямо перед его глазами.

— Твоя подруга там.

Готто бросился к прутьям решетки. Через окно можно было разглядеть просторный зал с высоким сводчатым потолком, украшенным лепниной. Стены были завешены выцветшими коврами с изображением сцен охоты и светских увеселений. Пятеро мужчин, одетых в короткие кольчуги поверх туник, грохоча сапогами, гонялись по залу за девушкой, отчаянно зовущей на помощь. Роут! Готто закричал в ответ, отчаянно тряся решетку. Ортег с видимым равнодушием наблюдал за его действиями.

— У нас это называется игра в кошки-мышки, — сообщил он наконец. — Дело в том, что в Перонеде слишком мало продажных женщин. Моим верным стражникам приходится нелегко. Поэтому добыча достается лучшему охотнику за мышкой. Кстати, черную мышку они видят впервые. Посмотри, какой азарт!

Готто не вслушивался в циничные слова Ортега. Он прекрасно понял, зачем его сюда привели и какое предложение сейчас услышит от мага. Знал он и собственный ответ. Неизвестно, какая опасность угрожает Шайсе. Но допустить, чтобы над Роут снова надругались — после всего, что она пережила, — нет, это выше его сил! Сколько еще ей придется жить в страхе, в отвращении к себе самой? Готто некогда было оценивать свои чувства и выбирать между двумя женщинами. Он должен был помочь Роут — и все.

Бросив последний взгляд на Роут и убедившись, что хотя бы сейчас ей ничего не угрожает, Готто снова оказался в кабинете Ортега. Блестящая пластина под его рукой лежала спокойно, не причиняя ему вреда. Молодой человек рассказал Ортегу всю правду и чувствовал, что его лицо горит от стыда: он совершал предательство. Маг Огня удовлетворенно кивал в ответ. Когда Готто закончил, он сказал:

— Твоя старая приятельница Шайса скоро окажется у нас. Я уверен, ваша встреча будет радостной. Ты хорошо вел себя, дикарь, и заслуживаешь награду. Отныне ты и твоя чернокожая подруга — не узники здесь, а гости. Правда, покинуть замок вы не можете. И уходить с этажа, где находятся комнаты для гостей, вам тоже запрещено. А чтобы не возникло искушения переступить запреты, придется подарить вам это украшение…

И Ортег застегнул у Готто на шее тонкий блестящий ошейник. Молодой человек машинально ощупал его, но застежки не обнаружил. А маг между тем положил свою большую руку с ухоженными ногтями на «лист правды».

— Я хочу, чтобы ты был уверен в правдивости каждого моего слова, дикарь. Этот ошейник — еще одно мое изобретение. Такой же надели на шею твоей подруге. Если кто-нибудь из вас покинет пределы отведенных вам помещений — мгновенная смерть. Кроме того, вы можете умереть по первому моему слову, даже если я буду находиться далеко отсюда: ошейники сделают свое дело. Надеюсь, ты убедился в чуткости этого «листа». Так что ни у тебя, ни у твоей чернокожей не возникнет глупого желания проверить действие ошейника. А в остальном… Я хочу, чтобы Шайса, когда она появится здесь, не могла меня упрекнуть в жестоком обращении с ее друзьями. Сейчас тебя отведут умыться и дадут свежую одежду.

На собственном примере Готто получил возможность удостовериться, как слаб человек и его плоть. Умом он отлично понимал, что Ортег с его загадочным интересом к Шайсе, готовый безжалостно терзать других людей ради своих неведомых целей, — вовсе не радушный хозяин. Но, умывшись теплой водой, расчесав волосы, надев чистую шерстяную тунику с длинными рукавами, он даже почувствовал к своему тюремщику благодарность.

Несмотря на блаженное ощущение чистоты, мысли Готто были невеселыми. Он постоянно теребил ошейник, но думал о другом: молодой человек понимал, что никакими потоками чистой воды не смоешь греха предательства. Но грех этот состоял не в том, что он рассказал правду о Шайсе. Готто понимал, что выхода у него не было: неизвестно, что замышлял против Шайсы Ортег, но Роут грозила не менее страшная участь. Предательство состояло в том, что Роут оказалась ему так же дорога. Еще недавно вся его душа была наполнена одной Шайсой. Чем больше времени проходило в разлуке, тем прекраснее она являлась ему в воспоминаниях. Готто привык на любые свои поступки смотреть ее глазами. Он не задумывался о своей дальнейшей жизни, потому что у него была мечта. Но все эти годы рядом с ним жила своею жизнью другая женщина, тоже погруженная в свои воспоминания, гораздо более горькие. Она готовила ему еду и штопала рубашки. Потом она делила с ним тяготы пути по пустыне, когда смерть шла за ними по пятам. И теперь, заглядывая в свое сердце, Готто, к удивлению своему, видел два образа — словно на том камне, оставшемся посреди пустыни. И один бледнел, словно отступая вдаль, словно ветры день за днем стирали рисунок, а другой, напротив, становился все ярче. Готто ловил себя на мысли, что не может вспомнить голос Шайсы — она говорит с ним голосом Роут. И голубые глаза его мечты все чаще становились черными, как ночь. В этом и видел он самое страшное предательство…