Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Аня по-прежнему молчала, в ее лице было тупое тяжелое безразличие.
– Это гусеница бабочки inachis io, по-русски – павлиний глаз, одной из самых красивых дневных бабочек семейства нимфалид. Бабочки завораживают меня тем, как они преображаются – из такого уродливого существа, как эта гусеница, они превращаются в подлинное чудо природы, в живой цветок. Правда, это удается не всем – это зависит от условий и от врожденных качеств. Так и некоторым людям удается преобразиться, сбросить уродливую личину и стать прекрасными, удивительными, свободными существами, повелителями собственной судьбы… некоторым, но далеко не всем. – Пожилая женщина взглянула на Аню и продолжила: – Ты меня заинтересовала. Ты смогла порвать со своей прежней ужасной жизнью, сумела преобразиться. Сумела стать сильной и свободной. Но преобразилась ты не до конца, потому что у тебя не было учителя, не было того, кто придал бы тебе верное направление. Ты могла бы работать на меня…
Женщина пристально взглянула на Аню, но не увидела в ее глазах ничего, кроме равнодушия.
– Что ж, ты еще под действием препарата. Придется немного подождать, а потом… потом мы с тобой поговорим.
Она бросила взгляд на открытую книгу.
Там была иллюстрация во всю страницу, цветная гравюра – большой золотой крест с четырьмя драгоценными камнями по углам. Синий, красный, зеленый и золотисто-желтый.
– Потом мы поговорим об этих камнях, – повторила женщина и кивнула слуге: – Фелипе, отведи ее в гостевую комнату.
Фелипе молча кивнул, взял Аню за локоть, вывел из комнаты.
Они спустились по лестнице, снова прошли мимо камина, но не вышли на крыльцо, а свернули в угол холла.
Там обнаружилась малоприметная дверца.
Фелипе открыл эту дверцу, втолкнул Аню (ей для этого пришлось наклониться), запер за ней дверь.
Аня оказалась в маленькой полутемной комнате с низким потолком, в который был врезан тусклый светильник. В комнате не было окон, почти не было мебели, так что только в шутку ее можно было назвать гостевой. Причем шутка эта была довольно мрачная.
Едва дверь за Фелипе закрылась, тупое безразличие исчезло из Аниных глаз. Она села на пол, сгруппировалась и протиснула ноги через связанные руки. Теперь ее руки были не за спиной, а впереди. Она поднесла связанные кисти ко рту, пошевелила языком – и изо рта высунулась железная пластинка, которую Аня нашла в багажнике машины.
Несколько уверенных движений – и она разрезала скотч, которым были связаны руки.
Аня размяла затекшие руки, сделала несколько быстрых круговых движений, восстанавливая кровообращение. Действие укола не вполне прошло, она еще чувствовала вялость и сонное одурение, но уже могла действовать.
Сделав несколько глубоких вдохов, Аня еще раз внимательно огляделась.
В комнате не было окон, единственная дверь заперта снаружи.
В углу на деревянном полу лежал тощий матрас, рядом с ним стояла простая сосновая табуретка.
Аня запрокинула голову к потолку, оглядела светильник, идущую к нему проводку.
Светильник был глубоко утоплен в потолок, значит, потолок был подвесным.
Аня подставила табуретку, вскочила на нее, заглянула в проем, где крепился светильник. Там действительно имелся небольшой зазор между настоящим потолком и подвесной панелью.
Слишком узкий для взрослого человека. Но там же, в этом проеме, Аня увидела решетчатую крышку вентиляционного туннеля.
Ну да, в этой комнате нет окон, и если бы здесь не было вентиляции, здесь можно было бы задохнуться.
Той же металлической пластинкой, которой до того она разрезала скотч, Аня вывернула винты, сняла ажурную крышку, подтянулась и влезла в вентиляцию.
Канал был узкий и тесный, но она все же сумела протиснуться в него и медленно поползла, извиваясь, как змея.
Она ползла очень медленно, сантиметр за сантиметром, но все же понемногу продвигалась вперед и вскоре поняла, что достигла края «гостевой комнаты». Теперь за стенкой канала был холл.
Она ползла дальше и дальше, медленно, упорно – и наконец увидела впереди едва различимый свет. Этот свет придал ей новые силы, и она поползла быстрее.
И скоро оказалась возле следующей решетчатой крышки.
Она выглянула через решетку и увидела небольшую пустую комнату.
Аня снова воспользовалась металлической пластинкой, отвинтила крышку и выскользнула наружу.
Михаил Викентьевич сидел на лавочке и смотрел на воробьев, которые шумно ссорились из-за куска забытой булки.
– Завтра я улетаю обратно в Аргентину, – проговорил он с легким оттенком грусти. – Я увожу с собой кое-какие тропеи…
– Тропеи? – Агния вздрогнула, услышав это слово. Слово из ее сна: «Ты отмечена и избрана… найди тропей!»
Значит, это слово ей не приснилось?
– Ну да, – Белоцерковский удивленно взглянул на нее. – Я приобрел здесь пару хороших гравюр, несколько этюдов…
– Что значит само это слово – тропеи? – спросила Агния Михаила Викентьевича.
– Ах, извините! – Тот виновато улыбнулся. – Наверное, я иногда переигрываю, употребляя устаревшие слова. Изображаю этакого мастодонта, последнего из могикан… Тропей – это всего лишь устаревшая форма греческого слова «трофей»…
– Всего-то? – Агния почувствовала легкое разочарование.
– Ну, у этого слова есть еще одно, специальное значение. В специальной литературе о раннем христианстве есть такой термин – «тропей святого Петра». Этот термин позаимствован из письма некоего римского священника первого века по имени Гай. Он говорил о том, что тропей святого Петра, то есть его мощи и принадлежавшие апостолу святыни, захоронен в тайном месте на Ватиканском холме. С тех пор предполагаемую могилу святого Петра и то, что в ней хранится, принято называть тропеем.
– Удивительно… – проговорила Агния. – Я об этом никогда не слышала…
– Ну, не корите себя, этот термин действительно устарел… наверное, только такие старики, как я, помнят его. Но вы, кажется, хотели меня о чем-то спросить?
– Ах да! – спохватилась Агния. – Я хотела спросить вот о чем… – Она собралась с духом: – Помню, вы говорили, что вдова Овсиенко… того специалиста из Эрмитажа, который подписывал фальшивые экспертизы, носила свою собственную фамилию.
– Ну да, и сыну она дала ее же, после того, что случилось с его отцом. Не хотела, чтобы он носил на себе пятно отцовского позора, чтобы это испортило ему жизнь…
– И какая же это фамилия? – спросила Агния с волнением.
– Ее фамилия была Солуянова.
Агния застыла как громом пораженная.
Впрочем, нет – в глубине души она это подозревала…
Кусочки мозаики, кусочки пазла, в которые превратилась после смерти деда ее жизнь, встали на свои места.