старый черт. Это он все орал: «Керосинчиком их, керосинчиком!»

— Знаю! — сказал Коля.

— Купцов мы нашли. Они ответят. А его не нашли. Но есть такие слухи — он здесь, шкура… Понял?

— Понял.

Иван Сидорович замолчал, скрутил козью ножку, выпустил дым сначала колечком, а потом струйкой и заговорил снова:

— Ну, и третий… Прямо скажу: отец твой… Конечно, неродной… Маевский… Живоглот…

— Ирод он мне, а не отец! — горячо сказал Коля. — Ты мне отец! Ты, а не он!

— Ну, ладно, ладно, сынок! — растроганно сказал Иван Сидорович. — Ты слушай… Он тут из главных был. Ночевал здесь, так хвастал, что сапоги с комиссара снял…

— Ага! — сказал Коля.

— Ну, вот! Меня в Вятку посылают — за оружием. И заодно Мишку к матери доставлю. А то она услышит о мятеже, забеспокоится, пешком сюда прибежит. Это — после тифа-то…

А ты остаешься здесь.

— Я с тобой хочу! — сказал Коля.

— Пока нельзя. Ты один их в лицо знаешь. Будешь ходить и смотреть. Ловить будешь. Понял?

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

23

⠀⠀⠀ ⠀ ⠀ ⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Стой, керосинщик!

⠀⠀ ⠀⠀

Удрали белые из Нолинска. Разбили белых под Лебяжьем. Наши вошли в Уржум, а белые побежали от них в Казань. Нашим сказали в Уржуме:

— Немного вы не поспели… Порешили ваших товарищей… В ночь порешили…

Красноармейцы бросились по горячим следам. Нашли яму близ Теребиловской деревни. Большущую яму вырыли белые, словно хотели всю Советскую власть закопать туда.

Яма засыпана свежей землей. Стали разгребать землю, и вот они — наши погибшие товарищи!

Стали вынимать их, чтобы похоронить в городе, с честью. У одного, у товарища Дрелевского, который тогда помогал наладить работу на телефонной станции, выскользнули часы из кармана — из желтой куртки.

Подняли эти часы, а они еще идут!

Вот как немного наши не поспели!

— Но как часы идут, не остановились, так и революцию никто не остановит! — сказал Иван Сидорович.

Он все-таки привез Мишку в Вятку, привел домой. А Мишкина мама уже дома.

Худая-худая, стриженая, как мальчишка, и около нее узелок.

Увидела Мишку, вся задрожала и бросилась к нему — вот сейчас зацелует.

А Вотинцев посмотрел на узелок и сказал:

— А я ведь знаю, Марья Ивановна!

— Что знаете?

— То знаю, что вы уже в Нолинск собрались! На своей паре! Ну, пешком, значит.

— Собралась! — смутилась Марья Ивановна. — Как не собраться! Страсти такие! Уж не думала сыночка увидеть…

Стали Иван Сидорович и Мишка рассказывать, что случилось. Марья Ивановна и Яночка слушают, не дышат.

…А Коля все ходит по Нолинску. Уже глаза натрудил и уши натрудил.

Ходит и каждому встречному заглядывает в лицо, к каждому звуку прислушивается:

— Не старый ли черт? Не господин ли Маевский переоделся?

Торчит Коля на тракте у выезда из города. Дежурит на рынке.

И все напрасно.

Снова подошел базарный день. Коля опять с утра на рынке.

У возов ругань:

— Бога вы не боитесьі С живых шкуру сдираете! — кричат покупатели.

Но чей это шепот за крайним возом? Кто это там сунул руку в бездонный карман и вытащил табакерку? Кто это чихнул и тихонечко бубнит: «У большевиков какой знак? Молот, серп. Прочти наоборот! Что выходит? Прес-толом! Правильно! Все кончится пре-сто-лом, и царь вернется!»

Коля живо туда. Достал револьвер из кармана. Его нарочно на такой случай вооружили револьвером, а то с винтовкой — заметно.

— Стой, керосинщик!

Старый черт стал бел, как мел. Красные веки и то побелели:

— В чем дело, гражданин-товарищ? Почто бросаетесь на людей?

— Я тебе, керосинщику, не товарищ! Я тем товарищ, которых ты погубил!

И взвел курск:

— Иди, гад!

Увел. Сдал, куда надо. Один есть!

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀

Яночке от Кольк

⠀⠀ ⠀⠀

— Да, один есть! — сказал Вотинцев, когда вернулся из Вятки и выслушал Колю. — Молодец! Теперь ищи второго. А также прими привет от Яночки. И письмо от нее где-то было.

Коля ждет не дождется письма. А Иван Сидорович нарочно не торопится, ищет не в тех карманах, где надо искать.

Немного помучил, потом сжалился: нашел, отдал.

Коля рад-радешенек. Но прочел письмо и вспомнил:

— А где же мой олень — золотые рога?

На комоде — пусто. И больше нигде не видно. Тогда Коля к хозяйке:

— Хозяюшка! Бабушка Аннушка! А где же олень-то мой?

Хозяйка сначала не вспомнила. Глядит на пустой комод и тоже вроде удивляется. Но потом засмеялась:

— Ах я старая! Чуть не запамятовала! Спасла я твою игрушку, уберегла! Сейчас достану!

И достала из-за иконы:

— Это я от беляков упрятывала, а потом и забыла, старая.

Снова поставили оленя на комод. Снова, как проснется Коля, так, первым делом, поглядит на него и подумает о Яночке.

А потом скорей на ноги и снова искать!

Ищет-ищет, но все пока без толку.

Уже вся губерния очищена от белых. Уже снова наш город Ижевск. Уже Иван Сидорович в деревню съездил — привез на шестидесяти возах хлеба для петроградских рабочих.

А Коля все еще ищет.

Но Маевского нигде нет. То ли удрал в Сибирь, то ли затаился где-то на хуторе.

Сегодня с утра опять исхожен весь город, и снова без толку, сейчас Коля опять дома, за столом, на лавочке, спиной к окну. Сидит, искоса смотрит на оленя.

Бабушка Аннушка рада, что он угодил к обеду. Накормила щами, налила чаю. К чаю подала горячие шаньги с картошкой.

— Поелошьте, дорогой гостенек!

Это значит — угощайтесь, не церемоньтесь!

Коля насел на шаньги.

Но что это? Кто-то прошел возле окна.

Мало ли их — прохожих. Но сейчас холодок пробежал по Колиной спине. Походка-то какая: топ! топ! топ! Как тогда в Вятке, по лестнице.

Коля вихрем выскочил на улицу. Вон там вдали темная фигура в зипуне, в треухе.

— Стой! Стой! — отчаянно закричал Коля.

Фигура послушно остановилась. Нет, не он! — подумал Коля и опустил револьвер.

Все-таки подбегает. Еще раз на случай крикнул:

— Стой!

Фигура не двигается. Ну, конечно, не он.

Вот уже Коля близко.

Фигура резко обернулась.

Он это! Он — проклятый! Попался!

Но в это время блеснул огонь, раздался выстрел. «Ах!» — выдохнул Коля и тяжело повалился на бок.

А фигура исчезла за углом. Ушел, проклятый!

Солдатка услышала выстрел и выбежала на улицу. Выбежала ради Коли.

Вот он! Подстрелили милого! Выживет ли?