время Мумин бек, хранитель печати[289], привез драгоценное государево письмо, адресованное на имя аталыка. Когда аталык ознакомился с содержанием написанного, он нахмурился и голова его затряслась. Абдулла кушбеги обратился к аталыку с просьбой, чтобы он ознакомил его с содержанием написанного, несмотря на то, что письмо было на имя аталыка. В письме же было написано так: “та служба, которую принял на себя сей соучастник счастья, несмотря на /174а/ сопутствующее ему бесчисленное войско [племен] правой и левой стороны и других, привлекла желающих принять в ней участие — ополченцев из найман и кунгратов. Короче говоря, Ни'матулла чувствует стыд перед опорою эмиров [аталыком], тайное же [нашего] светоносного сердца заключается в том, чтобы аталык, проявив миру свое величие и старшинство, устроил сборный пункт для войск в определенном месте, свиделся бы с Ни'матуллой дадха и удалил налет пыли, образовавшийся на их отношениях, отнесясь к дадхе как снисходительный отец, а после сего все вместе отправятся совершить [порученное им] важное дело”.

Ма'сум аталык, ознакомившись с содержанием [сего], погрузился в пучину изумления и в море размышления. Он думал о том, что могло у государя скрываться за этим, какую цель он преследовал? Этой недоговоренной тайной аталык поделился со своими друзьями. Его товарищи и друзья, думая-гадая, решили так: “Очевидно, случившееся в Самарканде оставило в благоуханной мысли государя [такой неизгладимый /174б/ отпечаток], как резьба на камне; возможно, что он этим выражает известное извинение перед [своими] близкими слугами. Ни'матулла же, отправившийся из раеподобной Бухары в адову страну, Термез, [теперь там] жестоко страдает. Ныне шайка разного безнравственного сброда из племен найман и кунграт, не думающих ни о [своем] бесстыдстве, ни о жестокости, возможно, ставши препоною [порядка], зажжет огонь войны. Если наши люди осмелятся выступить против этой банды, то группировка, стремящаяся к смуте и мятежу, найдет предлог к осуждению опоры эмиров [Ма'сум аталыка]; так что, чего доброго, на чистый подол [его платья] насядет пыль бесчестья, а это увеличит недовольство [им] государя и устранить уж это никоим образом не удастся. Людям дальновидным и разумным ясно, что когда из-за завесы предопределения осуществляется какое-либо действие, то причины сего, несомненно, следует искать во вращении двуличного колеса судьбы и в возникновении их из искусного лона земли. Весьма развита распорядительность /175б/ и предупредительность у дальновидных людей, а пока дойдет это до осмысления недальновидных людей, оно не произведет [на них] впечатления, леность же и тяжелодумье служат причиною порицания. К чему теперь опоре эмиров выступать в поход, который ему предложили:

Стихи:

Почему умный делает такое дело, которое заставляет его раскаиваться?”

И другие неприятные речи слышались [по этому поводу] от некоторых искренне расположенных людей, но мы приводить их не признаем удобным.

Ма'сум аталык выслушал от друзей подобные речи, смешанные с грубостью, и решил отложить поход на Балх; погрузившись во всяческие думы, он говорил про себя: “посмотрим, что покажется из-за завесы неизвестного!”.

О ПРИМИРЕНИИ МУХАММЕД СА'ИД ХОДЖИ НАКИБА С МАХМУД [БИЙ АТАЛЫКОМ], О ПРОЯВЛЕНИИ ПРОКЛЯТЫМ МАХМУДОМ СЛАБОСТИ И БЕСПОМОЩНОСТИ, О ПОСЫЛКЕ ИМ ПИСЬМА К УПОМЯНУТОМУ ХОДЖЕ И О ХИТРЫХ И КОВАРНЫХ ЗАМЫСЛАХ СЕГО НЕПОХВАЛЬНОГО ЛЖЕЦА

Изложение этого события благоухающее амброю перо изображает в таких чертах. Замысел Махмуда в отношении Гури получил широкую /175б/ огласку. Эмиры и сановники Балха [хорошо] знали, что область Гури является ключом к крепости Балх, и когда Гури попадет в руки врагов, то из Балха нужно уходить. Они собрались в доме Мухаммед Са'ид ходжи и стали совещаться по поводу сего положения. Порешили на том, чтобы отправить к подножию престола его величества, государя, просьбу в том смысле, чтобы его величество, монарх, являющийся господином государства, не считая врага незначительным и ничтожным, соизволили лично прибыть в эту область. Мухаммед Са'ид ходжа, подняв голову, сказал: “Конечно, то, что эмиры признали соответственным сделать, хорошо, но ведь это же позор, что Махмуд в конце концов вами терпится. Он самолично кружит своего скакуна смелости на арене войны, а с вами, о люди, что сталось такое, что вы не можете одолеть одного себе подобного [человека]? Страну Балха называют матерью стран и какие войска не топтали копытами коней это государство! Куда /176а/ мы денемся от этого позора? Куда подошел враг, что мы проявляем такую трусость, так легко даем понять бухарцам, насколько мы слабы и при малейшем затруднении требуем помощи? Что и где взято Махмудом, что мы надоедаем государю и готовимся причинить смятение населению нашей области прибытием [бухарских] войск? Наиболее правильное решение такое: вооружить наилучшим образом все балхские войска и всех узбеков и таджиков этой страны, ибо отражение злобного бунтовщика [Махмуда] необходимо всем, постараемся сами одолеть этого заблудившегося!

Стихи:

Или от горя произойдет наводнение, или сразу [все] станет кровью”.

Военные Балха приняли в соображение смелость и отвагу ходжи; он же энергично и движимый чувством чести, [что называется] схватил то собрание за шиворот и потащил вперед, почему немедленно все похвалили [ходжу] и подняли кверху руки с молитвенным обращением об исполнении того самого намерения [на которое их призывал ходжа]. Ходжа, бодро ставши во главе всех войск, выступил походом из города. /176б/ Адил аталык, волей-неволей проявивши активность, предоставил ходже жребий командования войском. Тем же временем Адил аталык, высказывая то, что у него лежало на сердце, говорил: “Махмуд, окончательно растерявшись и бежав, как лиса, у которой отрубили хвост, из окрестностей крепости Гури, пожалуй, чего доброго, вернется [сюда], а мы в такое время куда беспричинно отправляем войска? Ходжа в настоящее время, допустим, выступил бы в поход с целью нападения [на Махмуда] и направился бы на Гури с теми войсками, что у него, но, возможно, что также и у нас возникнет нужда в войске, [что тогда делать]? Войска [балхские] готовы к походу туда, [на Махмуда], ходжа смел и гордится своею отвагою”. Это мнение аталыка соответствовало его настроению: он желал, чтобы осуществление сего важного дела было связано с его именем.

Стихи:

Если мне приличествует умереть с добрым именем,

То мне подобает слава, ибо лишь [мое] тело умирает.

Когда выявилось [общее] согласие [по сему вопросу], выступивший в поход ходжа, по совершении [части] пути, расположился в местности Урта Хаузан; в это время пришло известие, что безмозглая голова Махмуда, опьяневшего от напитка гордости, стала, как тыква пустою и он /177а/ [в данное время]