– Я совершенно уверена, что это место было тогда в десяти, если не в двадцати ярдах от берега.

Пытаюсь припомнить, так ли это. Да, пожалуй. Дорога была длиннее, между тем местом и рекой росли деревья и кусты. Тея права.

– А сейчас? Сейчас палатка прямо у воды! Все изменилось, Айса. Одно только место им практически никаких улик не даст, я уверена.

Не отвечаю. Потому что к горлу подступила тошнота.

Звучит убедительно и даже убаюкивающе; хотелось бы разделить уверенность Теи – а я не могу. Давно уже я не занималась криминалистикой, а из сериала «Детектив Раш» почерпнула больше, чем из университетских лекций, но даже мне ясно: любой криминалист-профессионал сумеет определить, что именно перемещало труп – наступление дюн, приливы-отливы или человеческие механические усилия.

– Слушай, Тея, давай сменим тему.

Тея кивает, с усилием улыбается.

– Расскажи лучше о своей работе, – прошу я.

Тея пожимает плечами:

– Рассказывать особо нечего. Хорошая работа, и точка.

– Ты теперь снова в Лондоне?

– Да. В прошлом году отлично развлеклась на круизном лайнере. В Монте-Карло было супер. Но мне бы хотелось… – Тея умолкает, смотрит в окно. – Как бы это сказать… Я всю жизнь в дороге. Вечно куда-то переезжаю. Школы столько раз меняла, в Солтене дольше всего пробыла. Мне кажется, пора уже где-нибудь осесть.

Качаю головой. Думаю о собственном упорстве, благодаря которому окончила школу, затем университет, сдала экзамены на право заниматься адвокатской практикой, поступила на работу в Министерство внутренних дел, где встретилась с Оуэном. Думаю о своей жизни в Лондоне. Я и Тея – полные противоположности. У меня хватка не хуже, чем у моллюска-блюдечко. Нашла работу – держусь за нее. Встретила Оуэна – вцепилась в него. Солтен-Хаус в моей жизни был каким-то нелепым эпизодом, головокружительно короткой интерлюдией. И все-таки мы – я и Тея – одинаково заклеймлены событиями семнадцатилетней давности. Разница лишь в способах, которые помогают нам с этим жить. Тея без устали бежит от тени прошлого. Я успешно обрастаю подробностями, удерживающими меня подобно якорям.

Смотрю на Тею. До чего она худая, лицо – буквально кожа и кости. Перевожу взгляд на Фрейю – не просто так ведь я таскаю ее в слинге на груди; не служит ли Фрейя мне щитом? И вот еще что: правда ли я успешнее Теи справляюсь с прошлым – или просто прилагаю для этого неизмеримо больше усилий?

Мои размышления прерваны кряхтеньем, возней и хныканьем. Фрейя проснулась.

– Ш-ш-ш-ш…

Фрейя прибавляет децибелов, расширяет звуковой диапазон, пока я распутываю длинный слинг. Щечки пунцовеют, Фрейя от раздражения переходит к полноценному недовольству.

– Тише, тише, солнышко… Сейчас…

Расстегиваю блузку, достаю грудь, прикладываю Фрейю к соску. На минуту воцаряется благословенная тишина. А потом поезд въезжает в тоннель, взрывая непроглядную тьму. Фрейя откидывает головку. Глаза у нее темные, почти круглые; мой сосок обнажился. Лишь через несколько мгновений успеваю прикрыться салфеткой.

– Извини, Тея.

Мы обе жмуримся. Поезд выкатился из тоннеля, вагон снова залит ярким светом. Снова прикладываю Фрейю к груди.

– Из-за тоннелей моими сосками успела налюбоваться добрая половина жителей северного Лондона, но того, что ты видела за эти дни, с лихвой хватит на четверых.

– Думаешь, меня это напрягает? Подумаешь, сосок! Ничего принципиально нового.

Не могу сдержаться – смеюсь, откинувшись на спинку сиденья с теплой, увесистой Фрейей на руках. Следует еще тоннель, новое выныривание на свет – а я думаю о дне нашей первой встречи, о том, как Тея, не стесняясь, расправляла чулок на своей бесконечной ноге, о том, как при виде ее бедра я покраснела. Кажется, с тех пор прошла целая жизнь. И все же… все же, когда Тея вытягивает ноги в проход между сиденьями, подмигивает мне и закрывает глаза – мне кажется, с тех пор не прошло и суток.

– Айса, ты дома?

Оуэн, открывая дверь своим ключом, говорит тихо, с опаской. В первую секунду я не отвечаю. Я склонилась над кроваткой Фрейи, боясь издать лишний звук. Убаюкивание как раз на том этапе, когда Фрейя может заснуть – а может и разгуляться, и тогда еще минимум час будет хныкать, возиться, требовать грудь. Сегодня Фрейю особенно трудно уложить – очередная смена обстановки вывела ее из равновесия.

– Айса? – снова зовет Оуэн.

Теперь он в дверях спальни. Увидев, что я дома, Оуэн расплывается в улыбке, снимает туфли и на цыпочках крадется ко мне, то есть я могла бы и не строить гримасу, и не прикладывать палец к губам, требуя полнейшей тишины.

Оуэн обнимает меня сзади за талию. Смотрим на существо, которое совместно произвели на свет.

– Здравствуй, моя радость, – шепчет Оуэн – не мне, а Фрейе. – Здравствуй, милая. Папа по тебе скучал.

– Мы тоже скучали по папочке, – шепчу я.

Оуэн целует меня в щеку и увлекает в холл, прикрывая на ходу дверь спальни.

– Не ждал тебя так скоро, – признается Оуэн по пути на кухню, где в духовке печется картошка. – По твоему тону я решил, что тебя долго не будет. Только среда. Что случилось? С Кейт не поладила?

– Что ты! С Кейт все было отлично.

Отворачиваюсь к духовке – якобы вынуть картошку, на самом деле – чтобы не видеть Оуэна. Не могу врать, глядя ему в лицо.

– Все прошло на ура. Фатима с Теей тоже приезжали.

– Почему тогда ты не задержалась у Кейт? Причин для спешки у тебя ведь не было. В смысле, не подумай ничего такого. Я по тебе скучал, но я еще и половины дел не переделал. Вон, в детской все по-прежнему.

– Пустяки, – отвечаю я, выпрямляясь.

Щеки пылают – конечно, я ведь склонялась к духовке. Черт меня дернул в такую жару картошку печь; я бы и не пекла, но в холодильнике ничего, кроме картошки, не нашлось. Ставлю блюдо на столешницу, надрезаю готовые картофелины. Наблюдаю, как из крахмалистой мякоти поднимается белый пар.

– Сам знаешь – бардак для меня ничего не значит.

– А для меня значит.

Оуэн обнимает меня, колет щеку суточной щетиной, целует ухо, скользит губами по шее.

– Я хочу тебя всю. Всю. Чтобы ты снова была вся моя…

Позволяю ему поцелуи, свои мысли не озвучиваю. А мысли такие: если он действительно этого хочет, то счастливым ему не бывать. Меня целиком он не получит. Девятью десятыми навечно завладела Фрейя, а оставшаяся часть нужна мне для себя, Фатимы, Теи и Кейт. Сама же я говорю:

– Я соскучилась. И Фрейя тоже. Мы обе по тебе скучали.

– А я-то как скучал, – мурлычет Оуэн. – Хотел позвонить, а потом думаю: Айсе весело, незачем вмешиваться…