— С чем? — хлопает глазами богатырь, но, поймав на своей руке многозначительный взгляд собеседницы и окинув взором покрытую кровью столешницу, продолжает. — Негодяй зацепил.

— Спишу с тебя несколько кружек пива, — вздохнув, приговаривает девушка и закатывает глаза. — Давай за мной, и чем скорее, тем лучше.

Она осторожно взяла его за здоровую руку и повела в тихий уголок таверны, подальше от посторонних глаз любопытных посетителей. На втором этаже заведения, где находились комнаты для постояльцев, они и разместились в одной из пустующих светлиц. Темноволосая красавица оставила юношу лежать на постели и освободила его от сапог, а сама на несколько минут куда-то отлучилась.

Впрочем, вернулась она довольно быстро.

Брюнетка ловким движением рук собрала вместе чистые тряпки, небольшой тазик с тёплой водой, различные сухие травы, известные своими целебными свойствами, да небольшую баночку с какой-то грязно-жёлтой массой.

— Не смей терять сознание, — процедила она сквозь зубы и выжала лишнюю влагу из тряпицы. — Иначе как я потом с тебя возьму плату?

Застигнутый врасплох нежностью в прикосновениях и колкостями в словах, Ходута слегка поморщился, когда девушка промыла оказавшуюся куда глубже рану. Слабый аромат лаванды наполнил воздух, когда она приложила к его ранам припарку, успокаивая и заживляя израненную плоть.

Пока девица "колдовала" над ним, сын градоначальника внимательно наблюдал за ней. Её тёмные, с тёплыми бликами локоны каскадом струились по плечам, обрамляя слегка загорелое лицо с тонкими чертами. Карие глаза искрились от преисполненности помочь, и Ходута, кажется, был очарован одним только её присутствием рядом с ним.

С каждым прикосновением её руки он словно осязаемо чувствовал растущую привязанность к дочери владельца "Пьяной Овечки". Её забота и решимость затронули в глубине его сердца те струны, о существовании которых он раньше и не подозревал.

Когда брюнетка закончила осторожно наносить жёлто-зелёную мазь на его рану, Ходута, словно загипнотизированный, протянул к ней свою грубую (и здоровую) руку и смахнул со вспотевшего лица девицы прядь прилипших к нему волос.

— Спасибо тебе… — пробормотал он, чувствуя, как его с головой накрывает волна какой-то странной слабости. — Я… ведь даже имени твоего не знаю.

— Забава я, задорова дочь, — отвечает девица и ошарашенно глядит на ставшего белым как мел великана, принимаясь трясти его. — Очнись! Очнись же!

* * * * *

Вепрь, поблагодарив своих спутников, оставляет их в одном из просторных залов своего особняка в компании кувшина добротного вина, сам же хозяин решается ненадолго уединиться в ближайшей комнатушке.

Мужчина зажигает на столе одинокую свечу, и та принимается мерцать, отбрасывая на окружающие поверхности призрачные тени. Воздух тяжелеет, в нём словно витает предчувствие чего-то зловещего. Купец опасливо смотрит по сторонам, но единственным, с кем он встречается глазами, становится когда-то добытый его отцом на охоте огромный кабан, чья голова с пустым взглядом пары чёрных турмалинов давно нашла место на стене в его кабинете.

Когда жадность наконец-то одерживает верх над страхом после пережитого нападения в переулке, богатейший член братства торговцев достаёт из-за подмышки припрятанный им мешочек, а пухлые пальцы нерешительно касаются грубой ткани.

Начав пересчитывать свои барыши, Вепрь перебирает в руке одну за другой серебряную монету. Десять, двадцать, пятьдесят, сто дирхемов башенками по десять выстраиваются на столе в подобие миниатюрного замка, пока, наконец, нетерпеливый купец не вытряхивает из мошны оставшиеся на дне деньги.

На столешницу со звоном высыпается великолепный набор из ещё трёх дюжин монет, которые при тусклом свете столь притягательно сверкают. Но среди этого коварного богатства выделяется кое-что ещё — между блестящих серебром монет лежит отрубленный человеческий палец.

Указательный, мужской и, по всей видимости, отделённый от тела своего владельца каким-то мучительным способом, судя по неровным краям торчащей из плоти слегка желтоватой кости, сейчас он словно показывает своим кончиком на самого Вепря.

Глаза крупнейшего в городе торговца мёдом и воском расширяются, на лице отражаются шок и страх, прежде чем его некогда самодовольное выражение лица переходит в настоящий ужас. Он роняет монеты, рассыпая их по столу, и те со звоном принимаются разрушать одну за другой построенную им башню из богатств, пока большая часть денег не оказывается на холодном деревянном полу.

Глава XVI: Сон и Морок

ГЛАВА XVI: СОН И МОРОК

На город неторопливо опустилась ночь, бархатным чёрным одеялом накрыв собой узкие улицы, пока ещё многолюдные площади, гавань на Волхове и лавочки торговцев. Один за другим гасли огни свечей в домах, потухая и давая знак всем обитателям родных стен, что пора отходить на покой; над крышами зданий же синхронно им по очереди зажигались серебряные гвоздики звёзд.

Окутанный ночью Новгород постепенно стихает. Даже луна стыдливо спряталась за полупрозрачной вуалью из облаков, скрывая свой взор от рассыпанных кем-то алых маковых лепестков.

Случайный торговец, что в суете своей повредил несколько цветов? Влюбленная девица, что торопилась к суженому и обронила их, поправляя похожий на рубиновый из-за своего цвета венец? Или и впрямь бог Сон спускается по ночам с небес на землю и бродит среди людей, едва уловимым ароматом мака насылая на смертных сновидения и покой? Кому-то — до первых петухов, иному — вечный.

Кругом наступили тишина и покой. Сон — это лучшее лекарство от бодрствующих бед.

Одна лишь темноволосая девица, закутавшись в платок с вышитыми красными цветами, сжала руки в кулаки и нерешительно постучала в старую, покрытую грязными пятнами лишайников и глубокими, неровными трещинами дверь такой же ветхой лачуги.

* * * * *

Следующей, бесшумно отворяя дверь в светлицу в гостомысловом особняке, Сон навещает уставшую от дневных приготовлений к свадьбе Ольгу. И великосветские беседы с посадником и его женой, и рискованные — вдруг засмеют или откажут? — предложения по раздаче хлеба да вина беднякам ее изрядно вымотали и были девице в новинку, не говоря уже о долгом восхождении на холм, что раскинулся на городских окраинах.

Пусть Новгород любил рисковых авантюристов, что ради выгоды не боятся поставить на кон всё, что имеют, традиции построенный Рюриком вблизи старой резиденции в Ладоге город уважал и чтил всё же больше.

А она — так уж получилось — имела неосторожную привычку эти устои и обычаи каждый раз нарушать, осознанно или нет.

Обняв обеими руками подушку с лебяжьим пухом, будущая княжеская жена вдыхает травянисто-ореховый маковый аромат, что струится из-за приоткрытой двери, и проваливается в мягкие волны перины.

Сон возвращает её в те времена, когда всё было куда проще и понятнее, а рядом был горячо любимый — и горячо