В два часа дня в своей комнате Проглот, уперев руку в бок, любовался собой в маленькое зеркальце. Новый фрак с шелковыми лацканами. Накрахмаленная рубашка. Галстук лавальер в горошек, выглядящий несколько дилетантски. Ввиду жары — на голове панама. Пляжные туфли — по причине больных суставов. Теннисная ракетка и клюшка для гольфа, чтобы выглядеть английским дипломатом. Гардения в бутоньерке. Лорнет эрудита, увенчанный черной ленточкой, которую он галантно покусывал своими длинными зубами. И — главный сюрприз, который он будет держать про запас в заднем кармане и достанет непосредственно перед встречей с господином Солалем. Да, более благоразумно будет славного Салтиеля поставить перед фактом, а то ведь он такой придира.

Некоторое время спустя вошли Мататиас и Михаэль. Последний не сменил своего облачения служки в синагоге: шитый золотом жилет, украшенный шашечками и сутажом, гофрированная фустанелла, туфли без задников с загнутыми носами, украшенные красными помпонами, широкий пояс, из-за которого торчали рукоятки двух старинных пистолетов с золотыми насечками. Проглот одобрил его амуницию. Очень хорошо, Михаэля примут за его адъютанта. Что касается Мататиаса, он ограничился тем, что снял лампасы со свой формы сотрудника похоронного бюро (он получил ее от одного из должников, наследника служащего конторы ритуальных услуг) и к тому же надел кубинский котелок, найденный в самолете Лондон-Женева. Как-то бесцветно выглядит Мататиас, подумал Проглот, но это, может, и хорошо, я буду лучше выглядеть на его фоне. Оба кузена удивились, как сияет, отбрасывая черные блики, его раздвоенная борода, и он объяснил, что не нашел своего бриллиантина и решил заменить его сапожной ваксой, и получилось очень даже неплохо.

Между тем вошел покрасневший Соломон, в костюме из магазина «Чудо-ребенок». Поскольку ему не удалось подобрать ничего подходящего на свой малюсенький рост, он решил приобрести костюм для первого причастия, который находчивый — или же насмешливый — продавец тут же ему посоветовал. Он был особенно горд нарукавной повязкой с шелковой бахромой, не имея никакого представления о ее религиозном характере, как, впрочем, и остальные Доблестные. Он гордился также маленьким пиджачком а-ля Итон, без фалд, который Проглот тут же окрестил «полуперденчик».

Наконец вошел Салтиель, и Проглот с радостью отметил, что он так и остался в своем ореховом рединготе. Вот и прекрасно, он один будет блистать, один будет на высоте, будет выглядеть подлинным европейцем, и все принимут его за главу делегации. Наполеоновским взором Салтиель оглядел своих кузенов. Только Михаэль удостоился похвалы.

— Соломон, сними эту повязку, которая вовсе ни к чему. Мататиас, иди с непокрытой головой, если у тебя нет головного убора. А ты. Проглот, к чему этот маскарад? Ну фрак, ладно, можно оставить. Но от остальных мерзостей, пожалуйста, избавь. А не то я устрою, что тебя вообще не примут.

Тон был таков, что Проглот вынужденно послушался. Теннисная ракетка, клюшка для гольфа, панама и пляжные тапочки были заменены соответственно на портфель тонкого сафьяна, тросточку с золоченым набалдашником, серый цилиндр и лаковые лодочки — все эти аксессуары пришлось срочно бежать и покупать, поскольку дядюшка был неумолим. Но касательно галстука лавальер, гардении и лорнета Проглот держался насмерть, кричал о тирании, стенал, что его хотят обесчестить. Чтобы восстановить мир, Салтиель уступил.

— Вперед, к наслаждениям жизни среди власть имущих! — закричал Проглот.

Фиакр остановился перед главным входом во Дворец Наций, и Проглот спустился первым. Швырнув луидор в голову извозчику, он вошел, сопровождаемый другими Доблестными, в огромный холл, пустынный в этот послеобеденный час, и быстро направился в туалет. К ужасу всех кузенов, он через некоторое время вышел оттуда, и на груди его красовалась лента ордена Почетного легиона. Чтобы предупредить любые возражения, прежде всего он поспешил нейтрализовать Салтиеля.

— Это уже свершившийся факт, друг мой! Поздно негодовать! Ты же не станешь устраивать скандал прямо здесь и ниспровергать мое могущество! К тому же этот знак отличия не только вполне заслуженный, но и к тому же настоящий, купленный в самом Париже, и очень даже дорого, в специальном магазине, в который я тайно заходил перед нашим отъездом в Марсель. Так что ни слова и вперед, господа, те, кто любит меня, за мной! Пусть моя красная лента ведет вас, как знамя!

На первом этаже Солнье поспешно вскочил, ослепленный сиянием ордена и к тому же попривыкший к экзотическому виду всякой заморской фауны. Президент, глава какого-нибудь маленького южноамериканского государства, подумал он, хотя его и несколько смутил синий в белый горошек галстук лавальер и странные костюмы свиты. Но орден на груди — а вдруг и впрямь важная птица — определили его дальнейшее поведение. Он кисло улыбнулся и стал ждать дальнейших представлений.

— Делегация, — объяснил Проглот, поигрывая тросточкой с золоченым набалдашником. — Переговоры с господином Солалем!

— Ваше сиятельство ожидают, я полагаю, господин президент. — (Вместо ответа крестоносец изобразил презрительную улыбку и крутанул тросточку в обратную сторону.) — Как мне вас представить, господин президент?

— Инкогнито. Политическая тайна и секретные переговоры. Тебе будет достаточно, о лакей, передать ему пароль — Кефалония. Давай беги! — велел он швейцару, который поспешил исполнить приказание.

Вернувшись, запыхавшийся Солнье сообщил господину президенту, что господин заместитель Генерального секретаря сейчас на конференции с господином Леоном Блюмом и он просит господина президента и сопровождающих его господ немного подождать. Он проводил странную компанию в маленькую гостиную, приготовленную для особо важных гостей.

— Знайте, дорогой мой, что я-таки не стану ждать больше пяти минут, — сказал ему Проглот. — Это правило, которым я всегда руководствуюсь в своей политической жизни. Предупреди об этом тех, кого следует фактически и по праву.

Не успела дверь закрыться, Салтиель поднял указующий перст и велел немедленно снять лживый орден. «Немедленно, презренный!» Проглот ухмыльнулся, но послушался, подозревая, что влиятельному племяннику не особенно понравится эта лента, которая к тому же уже сыграла свою роль. И потом, ведь возможны осложнения с этим Леоном Блюмом, с которым они могут случайно столкнуться и который, как президент Совета, наверняка должен знать наперечет всех кавалеров ордена Почетного легиона. Он стащил с себя ленту, молитвенно облобызал ее, положил в карман и сел, искоса взглянув на Салтиеля.

— А теперь, господа, — сказал тот, — пусть вашим девизом отныне станет сдержанность и хорошее воспитание, поскольку за этой обитой кожей дверью два великих ума обсуждают решения на благо человечества. Соответственно, чтобы я слышал, как муха пролетит, даже самая малюсенькая!

Доблестных впечатлила пышность убранства гостиной, и они сидели тихо как мыши. Соломон сложил ручки, чтобы показать, как он хорошо воспитан. Михаэль чистил ногти кончиком одного из ножей и даже не возразил, когда молчаливый Салтиель вырвал у него изо рта сигарету, едва он изготовился курить. Маттатиас оглядывал мебель, щупал ковер и производил в уме вычисления.