Когда Им убрал руку, порез зарубцевался, кожа сделалась обычного цвета и все признаки инфекции исчезли. До сих пор Им использовал свой дар лишь несколько раз, прикрываясь обычными лекарствами. Ему ни разу не доводилось слышать о чем-то похожем. Возможно, потому он и получил этот дар, чтобы космер смог испытать что-то новое.

– Ого, – воскликнул мальчик, – так гораздо лучше!

– Я рад. – Им вернул сферу и лекарство в ящик стола. Спрен спрятался. – Давай посмотрим, найдется ли у меня подходящая обувь.

Началась примерка. Обычно после нее Им отсылал клиента и принимался за работу над безупречными башмаками для заказчика. К несчастью, этому ребенку придется сделать и вручить башмаки сразу. Слишком часто беспризорники не возвращались к Иму за обувью, и ему оставалось лишь теряться в догадках. Что-то случилось? Или они просто забыли? Или же природная подозрительность взяла верх?

Хорошо, что у него было в запасе несколько готовых крепких пар, которые должны подойти этому мальчику. «Надо заказать больше обработанной свиной кожи», – подумал он, давая себе наказ. Дети не будут надлежащим образом ухаживать за башмаками. Ему нужна кожа, которая не испортится со временем, даже если за ней не присматривать.

– Ты и впрямь дашь мне пару башмаков? – изумился беспризорник. – Просто так?!

– Я обменяю их на твою историю, – напомнил Им, примеряя еще один башмак на ногу мальчишки. Он уже не пытался приучить беспризорников носить носки.

– Почему?

– Потому что, ты и я – одно.

– Одно что?

– Одно существо, – пояснил Им, откладывая башмак и беря другой. – Давным-давно жило только Одно. Одно знало все, но ничего не испытывало. И потому Одно стало многими – нами, людьми. Одно, которое одновременно мужского и женского пола, поступило так, чтобы испытать все возможное.

– Одно существо… Ты говоришь о боге?

– Можно сказать и так, – согласился Им. – Но это не совсем правильно. Я не признаю никакого бога, и ты не должен признавать. Мы ириали, мы часть Долгого пути, на котором эта земля – Четвертая.

– Ты говоришь как священник.

– Священников тоже признавать не следует. Они из других краев и пришли к нам, чтобы проповедовать. Но ириали не нужны проповеди, только опыт. А каждый опыт – особенный, и он несет с собой завершенность. В конце концов, достигнув Седьмой земли, мы соберем все заново – и снова превратимся в Одно.

– Так мы с тобой, – уточнил беспризорник, – одинаковые?

– Да. Два разума единого существа, которое проживает разные жизни.

– Глупость.

– Это лишь вопрос точки зрения. – Им посыпал ноги мальчишки тальком и надел очередную пару примерочных башмаков. – Пожалуйста, походи в них немного.

Мальчик бросил на него странный взгляд, но послушался и сделал несколько шагов. Он больше не хромал.

– Точка зрения, – сказал Им, подняв руку и шевельнув пальцами. – С очень близкого расстояния пальцы на руке могут показаться отдельными и одинокими. В самом деле, большой палец вполне мог бы считать, что у него мало общего с мизинцем. Но с нужной точки зрения понимаешь, что пальцы – часть чего-то куда большего. И они действительно Одно.

Беспризорник нахмурился. Наверное, кое-что из сказанного было выше его понимания.

«Мне надо говорить проще…»

– Почему ты палец с дорогим перстнем, – произнес мальчик, шагнув прочь от Има, – а вот я мизинец со сломанным ногтем?

Башмачник улыбнулся:

– Знаю, это звучит несправедливо, но несправедливости не существует, потому что в конечном счете мы все одинаковые. Кроме того, я не всегда владел этой лавкой.

– Правда?

– Правда. Думаю, ты удивился бы, узнав, откуда я пришел. Пожалуйста, сядь обратно.

Мальчик послушался.

– Это лекарство очень сильное. Очень-очень сильное.

Им снял с него башмаки и, разглядывая тальк, который местами стерся, оценил, насколько хорошо они сели. Разыскал готовую пару и немного поработал над ней, сгибая и разгибая башмаки в руках. Надо бы сделать подушечку для раненой ступни, но такую, чтобы можно было оторвать через несколько недель, когда рана заживет окончательно…

– То, о чем ты говоришь, – нарушил молчание мальчик, – кажется мне глупым. Ну, если мы все на самом деле один и тот же человек, мы ведь должны об этом знать?

– Когда мы были Одно, мы знали правду. Но будучи множеством, мы нуждаемся в невежестве. Мы такие разные, потому что должны познать все образы мыслей. Это значит, что кто-то из нас должен знать, а кто-то – нет, так же как кто-то должен быть богатым, а кто-то – бедным. – Он еще немного размял ботинок. – Когда-то большинство людей и впрямь все знало. Теперь об этом говорят куда реже, чем следовало бы. Давай-ка посмотрим, подойдет ли тебе эта пара.

Он вручил мальчику башмаки; тот надел их и завязал шнурки.

– Может, у тебя неприятная жизнь… – начал Им.

– Неприятная?

– Ну ладно. Просто ужасная. Но все станет лучше, малыш. Я обещаю.

– Я думал, – сказал мальчик, топая здоровой ногой, чтобы проверить башмаки, – ты сейчас начнешь мне трындеть о том, что жизнь ужасная, но в конечном счете это не имеет значения, потому что все мы окажемся в одном и том же месте.

– Правда, но сейчас от этого не слишком-то легче, верно?

– Ага.

Им снова повернулся к своему рабочему столу.

– Постарайся не очень наступать на раненую ногу, если сможешь.

Беспризорник направился к двери с внезапной поспешностью, словно намереваясь скрыться из вида до того, как Им передумает и заберет у него башмаки. Но все-таки у порога задержался и сказал:

– Если мы все Одно существо, которое пытается прожить разные жизни, тебе не надо раздавать башмаки. Потому что это ведь не имеет значения.

– Ты ведь сам себя по лицу не ударишь, верно? Сделав твою жизнь лучше, я делаю собственную жизнь лучше.

– Чушь какая-то. Как по мне, ты просто хороший человек.

И, не сказав больше ни слова, мальчик исчез за дверью.

Им улыбнулся, качая головой. В конце концов он вернулся к работе над колодкой. Спрен опять выглянул наружу.

– Спасибо за помощь, – поблагодарил Им.

Мастер не знал, почему может делать то, что делает, но понимал, что к этому причастен спрен.

– Он все еще здесь, – встревоженно прошептал спрен.

Им посмотрел на дверной проем, за которым простиралась ночная улица. Так беспризорник не ушел?

Позади Има что-то зашуршало.

Обувщик вздрогнул и повернулся. Мастерская состояла из темных углов и закутков. Может, он услышал крысу?

Почему дверь в заднюю комнату, где Им спал, открыта? Он обычно ее закрывал.