Обратный путь оказался еще более труден. Навигационные приборы продолжали чудить. А по карте ночью, когда земли почти не видно, ориентироваться невозможно. Впереди вспышка молнии прорезала тьму, и Борис вдруг различил прямо по курсу гигантскую горную гряду. Судя по карте, ему предстояло перевалить через перевал высотой более шести километров. Борис надел кислородную маску и стал энергично набирать высоту. Иногда летчик поднимал глаза к небу, но не для того, чтобы попросить поддержки у Всевышнего (сейчас он сам держал свою судьбу в крепко сжимающих штурвал руках), а чтобы свериться через стеклянный колпак астрокупола с самой надежной «картой» звездного неба над головой. Так, исчисляясь по звездам, он нашел верный путь домой.

При подходе к аэродрому Нефедов уменьшил свет лампочек на приборной доске до минимума, потому что фосфоресцирующие шкалы приборов слепили его. Вокруг ничего не видно, хоть глаз выколи. Собственные самолетные посадочные фары почти бесполезны в такой ситуации. Прожектора на летном поле зажглись с опозданием. А горючего уходить на второй круг, чтобы прицелиться к бетонной посадочной полосе, уже не оставалось. Поэтому Борис принял решение садиться с фактического курса, поперек летного поля, прямо на грунт. Он успел бросить короткий взгляд на приборы. Земля надвигалась с безумной скоростью. Набор отработанных до автоматизма движений. Последнее выравнивание машины с поправкой на боковой ветер и касание. Посадка получилась жестковатой. Нефедова мощно тряхнуло в кабине. Самолет затрясло, он сделал «козла», несколько раз подпрыгнув колесами шасси по земле. Стоит колесу попасть в какую-нибудь рытвину, и машина перевернется. Но Фортуна в этот день благоволила отважному одиночке, обеспечив надежный грунт на финальной пробежке.

После посадки возник вопрос: насколько эффективным оказался рейд? Борис вместе с Василием Сталиным и еще несколькими вельможами его штаба ожидали известий в кабинете командира авиабазы. Один из самых могущественных людей страны явился сюда в полной генеральской форме и… теннисных туфлях. Но никто, за исключением местного командира, не замечал этой странности. Близко знающие сына вождя люди давно привыкли к его причудливому характеру, эксцентричным выходкам. Он мог сутками напролет тренировать свою хоккейную команду перед ответственным турниром или несколько бессонных ночей подряд вместе с падающими от усталости дизайнерами бесконечно перебирать варианты новой кокарды для фуражки офицерского состава ВВС, пытаясь изобрести совершенную форму. Ему ничего не стоило оплатить из средств округа строительство баснословно дорогой санно-бобслейной трассы — первой в стране. Но когда проблемы загоняли Василия в угол и требовалось принять бой, он сбегал в запой или просто садился в самолет и исчезал в неизвестном направлении.

Василий постоянно курил и не мог долго усидеть на одном месте. Быстрым нервным шагом он расхаживал по комнате, то и дело бросался звонить в Москву в МИД,[41]где могли первыми узнать свежие новости, или в приемную отцу. С навязчивостью одержимого параноика Василий повторял, что не примет иного известия, кроме как о гибели посмевшего оскорбить его главаря басмачей. На меньшее он, мол, не согласен.

Больше всего Василий боялся даже не отцовского гнева. Будучи болезненно самолюбивым, он опасался быть выставленным в глупом свете на посмешище всему миру. Первый раз в жизни «принц» попытался по-настоящему закрутить роман с мировой прессой. И до сих пор ему блестяще удавалось манипулировать приглашенными репортерами, которые через свои радиостанции и газеты раздували образ достойного сына — преемника великого отца. Василий жаждал имиджа суперзвезды, чтобы массы аплодировали ему не из страха, как отцу, а из искреннего восхищения перед его смелостью, волей, талантом организатора. Журналисты могли создать такой образ.

Именно поэтому Сталин постарался провести свою первую пиар-акцию с невиданным размахом. Прилетевших в страну корреспондентов встречали собранные по всей Москве шикарные лимузины, на место событий они следовали в личном салон-вагоне и в самолете командующего ВВС Московского округа.

Но пресса капризна и изменчива, как ветреная девка. Те же самые репортеры, что начали создавать ему имидж одного из самых блестящих молодых советских военачальников и перспективного политика, имеющего полное моральное право претендовать на роль наследника своего отца, под конец этой истории могли прикончить его репутацию, создав не менее достоверный образ самого безответственного болтуна на свете. Привыкший общаться с «карманными» советскими корреспондентами, Василий слишком поздно это понял, успев предварительно загнать себя в угол щедро данными обещаниями за короткий срок покончить с предводителем басмачей. В итоге едва начавшийся роман с «четвертой властью» из-за обыкновенного невезения мог закончиться так же, как большинство Васиных романов с первыми красавицами СССР. Его власть, фамилия, деньги притягивали женщин толпами, но вскоре те разочаровывались в блестящем генерале-летчике, лишь только обнаруживали, что он груб, бездушен, часто бывает пьян и потакает только собственным желаниям.

С некоторой задержкой мировые телеграфные агентства передали, что, несмотря на сильные разрушения горной крепости, Амир Шах и его гость Магадмин-бек не пострадали в результате очередной бомбардировки русских. В сообщении также мельком сообщалось, что одна из бомб разрушила стену дворцового гарема.

Получив это известие, Василий потемнел лицом и направился к выходу. На прощание он бросил Нефедову:

— Я бы на твоем месте застрелился…

Борис вышел из здания штаба и застал притаившуюся у дверей банду репортеров с блокнотами и радиомикрофонами на изготовку. Они ждали Василия Сталина, готовые вспышками фотокамер и убийственными вопросами доконать его — срок, в течение которого генерал обещал разобраться с Магадмин-беком, истек. Но у Василия просто не хватило духу выйти к прессе, чтобы попытаться как-то спасти лицо.

К тому же Сталину сообщили, что швейцарские кинохроникеры специально во время интервью посадили его под свои осветительные приборы. В результате все время, что продолжалась съемка, у Василия пот градом бежал по лицу, и он вынужден был постоянно останавливать оператора, чтобы утереться платком. Но выяснилось, что оператор выключал лишь основную камеру, но тайно продолжал снимать запасной. Это была новейшая портативная кинокамера фирмы «Белл энд Хауэлл». Ее легко было скрыть от взгляда снимаемой персоны. И главное — она не издавала такого шумного стрекота, как обычная камера. Поэтому ни сам Василий, ни люди из его окружения не заподозрили подвоха. Теперь швейцарцы обладали информационной бомбой против Сталина-младшего. Ведь достаточно было снабдить интервью с ним соответствующими закадровыми пояснениями, и можно было продать сенсационный ролик за хорошие деньги европейским кинопрокатчикам, а также на самое массовое в мире американское телевидение. В итоге зрители по всему миру должны были увидеть, как потеющий от волнения русский генерал, сын самого Иосифа Сталина, пытается оправдать своих беспомощных летчиков. По данным информатора, ушлые швейцарцы рассчитывали добавить к почти готовому фильму финальное интервью с опозорившимся на весь мир сыном советского лидера.