кого достатка поменьше, то просто с белыми лентами в косах. А всего больше спешила малышня, ведь у каждой хозяюшки с собою имелась сума с лакомствами. Угощение, знамо дело, полагалось беречь для батюшки, да только он невидим и неслышим! Присоединится к шествию, коли разыщут в каком-то из хозяйств, и пойдет с толпой. А глядеть, прятался ли Мороз среди людей, как раз по сумам и станут: попропадали кушанья, значит, отведал. И уж бойкие детишки старались, чтобы ноша не оттягивала матерям плечи!

Дошла людская вереница и до Радовой улочки. Рьян упирался как мог, но Йага все одно выволокла мужчин на праздник: как не выгулять нарядный кокошник!

Кто-то затянул веселую песню, другой подхватил, солнышко перед закатом выглянуло из-за туч, чтобы вспыхнул холодным светом бисер на очельях. Йага глядела во все глаза: никогда еще разом она такой толпы не видала! И помыслить не могла, что столько народу в Черноборе живет! А уж сливаться в единое живое существо пред могучим Морозом – это ли не счастье! На радостях ведьма сняла сглазы с оставшихся двух мальчишек. Средний, волосатый, как раз семенил рядом с матерью неподалеку. И так старательно открывал рот, подпевая, так светились его глаза в густой шерсти, что колдовка сжалилась. Последний же из троицы, Ждан, шел рядом с Иванькой. Маленький лоточник пытался нагнать Йагу, да раз за разом отвлекался, чтобы помочь пацану. Тот из-за чирьев был едва ли не слеп, и вел его Иванька. И уж коли он простил обидчика, то и лесовке незачем зло держать.

Темнело, и начиналось сущее волшебство. Мороз, верно, и впрямь был среди них, ибо то щипал за нос, то хлопал по щекам, пока не покраснеют. Небо опустилось низко-низко, тучи набухли… Вот-вот задушит селян в своих объятиях хозяйка Тень! Но тут жрец чиркнул огнивом и уронил искру в глиняный горшок с хитрыми дырами в стенках. Поджег лучинку о затеплившийся огонек и запалил второй светец. За ним третий, четвертый и еще, еще, еще… Огоньки поплыли из рук в руки, от них возжигались новые – и вот уже целая россыпь звезд течет по улочкам Чернобора. Когда вышли к воротам, песня вошла в силу, а огоньки сияли, как снежинки под полной луной. Дали горшок со свечой и Йаге. Она несла его бережно, опасаясь обронить. Ну как разобьет ненароком? Ну как ветер задует золотую искру? Но пламень сиял ровно, не чадил и не дымил, а Рад и Рьян по бокам оберегали колдовку и от неловкого шага, и от злого человека. Йага запела.

Песен Чернобора она не знала, зато ведала язык Безлюдья. И язык этот, похожий на птичий щебет, на шипение змеи, на тоскливый волчий вой и жужжание пчел, знаменующее приход тепла, звучал как родной. Дочь леса пела тихохонько, чтобы не мешать звать Мороз, но до каждого донеслись ее слова. Согрели, как горячие бока сосудов, тронули за душу, пообещали, что и самой лютой зимой найдется, у чьей печи скоротать вечер. Песни не соперни чали. Они переплетались и дивно дополняли одна другую, и никто не попросил ведьму умолкнуть.

Когда песня стихла, Йага повернулась к Рьяну что-то спросить, а тот глядел на нее чистыми синими глазами, и огонь в них сиял ярче всех светцов вместе взятых.

– Рьян?

Он хотел сказать что-то, но не сумел. Взял ладонь колдовки, прижал к губам и шел так еще долго-долго, а Йага, хоть и неудобно было удерживать сосуд одним только локтем, руки не отнимала.

Обходя город вдоль стены, раз или два крепким сыновьям жреца приходилось освобождать увязший в грязи воз. Старики быстро устали и замедлились, а сцепившись языками в хвосте шествия, вовсе остановились. Заскучали и дети. Наевшись сластей впрок, они начали зевать и проситься домой, но праздник еще не был окончен.

Сделав полный круг, горожане сгрудились у ворот. Там уже сложили большой костер из сухих поленец. Дрова облили смолой, жрецу оставалось лишь швырнуть сосуд с огоньком.

– С нами ли ты, батюшка Мороз? – спросил старик. Из туч посыпалась мелкая белая крошка. – Хорошо ли мы тебя встретили?

Бабки негромко переругивались, выясняя, раньше али позже о прошлом годе лег белый покров, какому-то без меры шустрому ребятенку отвесили оплеуху, и тот ну реветь! Остальное же было чин чином. Величаво опускались с неба снежинки, звездами сияли огоньки.

– А коли так, и ты будь к нам милостив, батюшка. Проходи в Чернобор, гостем желанным назовем. Да смотри, не засиживайся и не лютуй!

Полетел глиняный горшок, и пламя высоко взвилось над поленьями! Самой туче пузо опалило! Нынче Мороз гость в Черноборе, а стало быть, как и всякому гостю, озорничать ему не след.

Кто опытный, успели плотнее сгрудиться вокруг воза. Знали, что жрец откинет дерюжку и достанет большой кувшин, а сыновья откупорят залитую воском крышку. Первый глоток батюшке Морозу, в костер; второй жрецу; потом отхлебнут сами. А после и все желающие смогут отведать крепкого ягодного вина. Хотя что уж, на всех не хватит. Оттого скоро вокруг повозки свободного места не осталось. Йага же, напротив, увлекла Рьяна в другую сторону.

– Мне тебе сказать что-то надо, – сбивчиво пояснила она.

Она тянула его за собою к опушке леса, а сердце замирало: что еще молодец ответит? Потонули в ночной темноте нарядные девичьи уборы, скрылись за холмами черноборцы, только золотые искры костра нет-нет, а взлетали в черное небо и кружили там, как потерявшиеся светлячки.

Границы бора ведьма не нарушила. Остановилась на полянке в березнячке – уже не людское царство, еще не лес. Нерешительно застыла, удерживаясь на тонком лезвии миров. Можно ведь со всех ног броситься в чащу и забыть город, где не сразу разберешь, кто друг, кто враг, улыбчивого Рада и проклятого с далекого Севера забыть. А можно пойти в Чернобор, в чистую избу усмаря. Сесть под окном с вышиванием и слушать, как мужики обмениваются колкостями. Один – что брат; второй…

Едва касаясь, Рьян убрал густые волосы от ее шеи и коснулся губами. Йага вздрогнула и отошла. Она убежит. Вот скажет то, что зудит на языке, и убежит.

Она повернулась к нему, но очей не подняла, так и вперилась в подернутую инеем траву. Осторожно стянула сапожок, а за ним второй.

– Простудишься, – буркнул северянин и подался к ней, но ведьма жестом остановила.

Да и ни к чему ей уже обувка: там, где сминали траву босые ступни, иней таял, а жухлую безжизненную траву сменяла сочная весенняя поросль. Ведьма горела, и земля отвечала ей жаром.

Йага скинула тулупчик.

– Ты что делаешь?