— Ладно. Хотите, чтобы я оставил вас одну? — Ему совсем не хотелось оставлять ее наедине с этими отвратительными дневниками. Но смущать ее он тоже не хотел.

Элизабет посмотрела на Уилла, затем перевела глаза на тетрадки, лежавшие у нее на коленях. Он уже прочел несколько страниц дневника ее отца. Он уже знал кое-что. Вряд ли у нее хватит сил прочесть остальное.

— Нет, — прошептала она. — Пожалуйста, останьтесь.

Он привлек ее к себе и поцеловал.

— Я остаюсь. Ничего из того, что мы узнаем, я никогда никому не скажу.

— Спасибо.

Она села рядом с ним, положив голову ему на плечо, и открыла дневник матери. Она Молила Бога, чтобы обнаружилось, что герцог каким-либо образом принуждал ее к распутству. Но, начав чтение с январских записей, она быстро поняла, что ее родная мать была такой же развратной, как сам герцог.

В январе она описывала роман, который у нее завязался с неким лордом М, как она его называла. Однако к концу месяца лорд М, судя по всему, оборвал их связь.

Дрожащей рукой Элизабет открыла страницу, с которой начинался февраль. Неужели теперь речь пойдёт о другом мужчине, занявшем место лорда М? Ее мать и герцог были в гостях в соседнем поместье. Мать описывала развлечение той ночи, которое заключалось в том, что они наблюдали, как хозяин поместья лишал девственности семнадцатилетнюю девушку. А затем другие мужчины получали свой шанс позабавиться с ней и с другими присутствующими женщинами.

— Какой ужас! — воскликнула она. Как могла женщина, всегда казавшаяся ей такой милой и сердечной, оказаться такой развратной?

— Может быть, вам лучше пропустить часть страниц и перейти к июню и июлю? — предложил Уилл.

Элизабет стала читать и возмутилась:

— Он наблюдал! Насколько же развратными они были!

— Читайте дальше.

Она кивнула, зная, что не сможет долго выносить чтение. Неудивительно, что ее мать так тщательно прятала дневник. Элизабет перелистала страницы и остановилась на записи от 10 июля.

«Мы с Джоном, в конце концов, нашли способ развеять скуку этого вечера. Пари! Кто первым сумеет заполучить в свою постель кого-нибудь из слуг, выигрывает сто фунтов. Я не сомневаюсь в своей победе и даже знаю, на что потрачу эти деньги.

Это будет нетрудно. Как только мы приехали, я уже положила глаз на молодого рыжеволосого лакея. Осталось соблазнить его».

— Они уже начали заключать пари на слуг! — Элизабет с отвращением покачала головой.

— Рыжеволосый лакей, — пробормотал Уилл. — Все становится еще хуже.

— Почему? — Элизабет не могла понять, почему это ухудшает положение дел. В дневнике не было ничего другого, кроме мерзких описаний, с кем и когда у герцогини был секс.

Он взял дневник герцога и стал листать его, а она тем временем продолжила читать другой. На пятой записи она, задохнувшись, остановилась.

— Что? — спросил он.

— Она выиграла пари.

— Я знаю.

Она хмуро посмотрела на него:

— Откуда вы знаете?

Он вздохнул и подал ей дневник герцога, открытый на странице, которую он прочел вчера.

— Когда я читал это, я не знал, что вашу мать звали Камилла. Я подумал, что он имеет в виду свою любовницу.

Элизабет прочитала дважды.

— Нет, это невозможно. Лакей! Моим отцом был лакей!

Она с силой отшвырнула тетрадь. Годами она воображала, кем мог быть ее отец, но ей никогда не приходило в голову, что ее мать могла спать с лакеем. Элизабет уставилась на дневник, лежавший у нее на коленях. Ей захотелось сжечь оба дневника и навсегда выбросить из головы то, что в них написано.

— Элизабет, мы не знаем наверное, — сказал Уилл. — Это только предположение.

— Уилл! У него рыжие волосы. И сроки подходят. Конечно, он мой отец. Какой-то безымянный лакей. Они даже не упомянули его имени, как если бы это не имело значения. Элизабет едва сдерживала слезы. Гнев и печаль боролись в ней. Никогда еще она не чувствовала себя так плохо.

— Дорогая, мне кажется, нам надо читать дальше может быть, там будет, упомянут другой мужчина.

— Очень хорошо. — Элизабет пробежала глазами другие записи за июль и обнаружила, что вскоре после того непотребства со слугой ее мать заболела. Они уехали из гостей, как только она почувствовала, что сможет перенести дорогу.

Элизабет бегло просмотрела записи за начало августа, отметив тошноту, мучившую ее мать по утрам. К концу августа она еще раз упомянула про тошноту.

«Нет сомнений. Я снова беременна. Проклятие! Вот чего я совсем не хочу, так это еще одного ребенка. Меня ждет еще месяц-другой тошноты, потом я начну толстеть. Если бы только у меня хватило смелости избавиться от него».

Уилл пробормотал грубое ругательство. Элизабет ловила ртом воздух.

«Но я не могу этого сделать. Ребенок — мое наказание за ужасное поведение. Джон будет в ярости, когда узнает о нем и сопоставит сроки. Единственный возможный отец ребенка — тот проклятый лакей. Почему я не могу держать себя в руках? Все произошло из-за того, что мне захотелось новую шляпку, а Джон не желал платить за нее. Надеюсь, ребенок будет светленьким, как остальные дети. Если же нет, я боюсь за свою жизнь».

Дальше она не смогла читать. Она росла в уверенности, что ее мать любит ее, а это оказалось ложью. Ее мать спала с другим мужчиной, чтобы выиграть деньги на шляпку. Она использовала этого мужчину, чтобы получить то, что хотела.

Элизабет отказывалась смотреть на Уилла, чтобы не видеть отвращения, которое — она была уверена — написано у него на лице. Как может кто-то смотреть на нее и не видеть ее позора? Она никогда больше не посмеет появиться в обществе. Теперь она была уверена — многим было известно, что она дочь слуги и потаскухи.

Уилл осторожно вынул дневник из ее рук.

— Я считаю, нам следует сжечь их оба.

Она не знала, что и думать. Весь мир перевернулся в ее глазах. Если они сожгут эту тетрадь, никто никогда не сможет доказать, что она не та, за кого себя выдает, — не дочь герцога. Но если Кэролайн или Ричард распространят сплетню о том, что они с Уиллом брат и сестра, ей может понадобиться доказательство.

— Нет, мы не можем этого сделать.

— Элизабет, мы должны, — настаивал Уилл. — Никто не должен узнать. Это погубит вас.

— Спрячьте оба за той панелью над камином. Их там никто не найдет, — сказала Элизабет. Она внезапно почувствовала себя совершенно беспомощной, словно кто-то лишил ее сил.

— Дорогая, все будет хорошо. Никто никогда не узнает правды, вы будете по-прежнему считаться дочерью герцога. — Он попытался притянуть ее к себе, но она сопротивлялась.

Она выдралась из его рук и отодвинулась к краю кровати.