Диккенс, непризнанный город на юго-западе округа Лос-Анджелес. Некогда полностью черный, в настоящее время там дофига мексиканцев. Некогда считался столицей преступного мира. Сейчас делишки поправились, но лучше смотреть в оба.

Да, если когда-то я верну Диккенс из небытия, то лучшей наградой станет широкая улыбка Хомини.

Никому ни слова, но следующие несколько месяцев я занимался ресегрегацией, и это было здорово. В отличие от Хомини, у меня прежде никогда не было настоящей работы, пусть и забесплатно. Мы с Хомини колесили по городу, и он был моим афроамериканским Игорем, злобным социологом-вдохновителем, хотя со стороны, казалось, мы смеемся над собственным бессилием.

Каждую неделю, с понедельника по пятницу, ровно в час дня Хомини как штык стоял возле грузовика.

— Ну что, Хомини, к сегрегации готов?

— Да, хозяин.

Мы начинали с малого, и в этом очень пригодилась актерская слава Хомини, всеобщего любимца в Диккенсе. Отбивая чечетку, он входил куда-нибудь и выдавал такой замысловатый номер в духе старого доброго театра Читлин, что братья Николас, Чарльз Коулз или Бак и Бабблз наверняка позеленели бы от зависти:

После этого, словно это тоже часть представления, Хомини лепил на витрину магазина, кафе или парикмахерской табличку «ТОЛЬКО ДЛЯ ЦВЕТНЫХ». И никто их ни разу не убрал, по крайней мере при нас — ведь Хомини так старался.

Иногда, в память об отце, пока Хомини обедал или спал в грузовике, я заходил в какое-нибудь заведение в отцовском белом халате с папкой в руке. Протянув хозяину визитку, представлялся работником Федерального департамента по борьбе с расовой несправедливостью и объяснял, что мы проводим тридцатидневное исследование на тему «Расовая сегрегация и нормативное поведение среди сегрегированных по расовому принципу». За пятьдесят долларов я предлагал одну из трех табличек на выбор: «ТОЛЬКО ДЛЯ ЧЕРНЫХ, АЗИАТОВ И ЛАТИНОС», «ТОЛЬКО ДЛЯ ЛАТИНОС, АЗИАТОВ И ЧЕРНЫХ» И «БЕЛЫМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН». На удивление много владельцев мелкого бизнеса сами готовы были заплатить мне за табличку «БЕЛЫМ ВХОД ЗАПРЕЩЕН». Как обычно при социальных экспериментах, я не возвращался для последующих наблюдений, но через месяц они, к моему изумлению, перезванивали сами и просили доктора Бонбона оставить табличку у себя, потому что клиенты чувствуют себя особенными. «Клиентам нравится. Как будто их приняли в частный клуб, открытый для всех».

Довольно быстро я убедил директора кинотеатра «Меральта» (единственного в городе), что он сможет вполовину уменьшить число жалоб, если в партере повесит табличку «ТОЛЬКО ДЛЯ БЕЛЫХ И НЕМЫХ», а на балконе — «ТОЛЬКО ДЛЯ ЧЕРНЫХ, ЛАТИНОС И ЛЮДЕЙ С НАРУШЕНИЯМИ СЛУХА». Впрочем, для своих действий мы не всегда спрашивали разрешения: так, воспользовавшись кистью и красками, мы изменили расписание работы публичной библиотеки имени Ванды Колман. Было: «Воскресенье — вторник: закрыто, среда — суббота: 10–17:30». Стало: «Воскресенье — вторник: только для белых, среда — суббота: только для цветных». Расползлись слухи об успехах Карисмы в школе Чафф, время от времени ко мне стали обращаться различные организации, чтобы я немножко «посегрегировал» и у них. Чтобы снизить уровень преступности в районе, местное отделение Un Millar de Muchachos Mexicanos (o Los Emes)[179] пыталось придумать что-то кроме ночного баскетбола. «Чтобы подходило и для мексиканцев, и для коренных американцев», спортивная игра на небольшой площадке, где бы подростки чувствовали себя на равных. Жонглирование именами таких баскетбольных знаменитостей, как Эдуардо Назера, Тани Робинсон, Шони Шмиммель и Орландо Мендес-Вальдес моих собеседников не убедило.

Наша встреча была краткой и состояла из обсуждения двух вопросов от меня.

Вопрос первый: «У вас есть средства?»

«Только что мы получили грант в сто тысяч долларов от „Загадай желание на звезду“».

Вопрос второй: «Но ведь это грант для умирающих детей?»

«Совершенно верно».

В разгар государственной кампании насаждения Закона о гражданских правах в некоторых сегрегированных городах власти закрыли муниципальные бассейны, чтобы лишить цветных детей извращенного удовольствия в них пи́сать. Мы же, вдохновленные идеей ресегрегации, наняли спасателя, выдали его за бездомного, построили бассейн «только для белых» и огородили его сетчатым забором; ребята с удовольствием перепрыгивали эту преграду, играли в водные жмурки и коллективно задерживали дыхание в нырке, если мимо проезжала патрульная машина.

Когда Карисма почувствовала, что нужно что-то противопоставить лицемерной гордыне и нишевому маркетингу, распространившимся во время месяцев черной истории и испанского наследия, я придумал Белую неделю. Вопреки названию Белая неделя представляла собой получасовой праздник, посвященный чудесам и вкладу этих загадочных белых в мир досуга. Краткую передышку от принудительных рассказов о нелегальной иммиграции, труде мигрантов и Среднем пути[180]. Нас досыта накормили ложью, будто если один выбился в люди — значит, это произошло и с остальными. Два дня мы переделывали заброшенную автомойку на бульваре Робертсон в туннель «отмытия добела». Три вывески разделяли очередь на три потока, в зависимости от предпочтений: