– Ральф?

Он весь сжался от прикосновения ее пальцев. Потом позволил себе расслабиться, совсем немного. Так было легче. Рука гладила спину, потом бедро, живот. Мариан легла рядом. Он долго не поворачивался к ней. Он после вспоминал об этом: очень долго, сколько мог. Затем повернулся и будто провалился, опрокинулся в забытье, в огромный, оглушающий, замечательный сон, и во сне изумлялся переменам, наплывавшим словно волны, переменам невозможным и чудесным, словно волны переворачивавшим его самого и всю его жизнь.

Из сборника «Неистовые времена и другие истории»[44]

Снова посвящается Мэриэнн; и Курту Джонсону; а так же Максу Кроуфорду, Дику Дэю, Биллу Киттреджу, Ча ку Кайндеру и Дайан Сесили; кредиторам

Никто из нас не остается прежним. Мы движемся вперед. История продолжается, но мы больше не главные герои.

Джеймс Солтер. Световые годы[45]

Пастораль[46]

Когда он вышел из кафе, снегопад уже кончился, и небо за холмами на том берегу реки расчищалось. Он постоял с минуту у машины с приоткрытой дверцей, потянулся и зевнул, набрав полную грудь холодного воздуха. Он мог поклясться, что почти ощутил его вкус. Потом сел за руль и выехал на шоссе. Езды отсюда было всего около часа, так что останется светлых еще часа два. И еще завтра. Весь завтрашний день. Мысль об этом радовала.

У развилки Парк-Джанкшн он переехал через реку и свернул с шоссе на дорогу к туристской базе. Вдоль дороги стояли мохнатые от снега деревья. По обе стороны – укутанные снегом крутые холмы, и трудно было понять, где кончаются они и начинается небо. Чем-то похоже на китайские пейзажи, которые они разглядывали тогда в Портленде. Они понравились ему. Необычностью. Так и сказал тогда Франсес, но она его чувств не разделяла. Обидно, что решила не ехать. Думая об этом, он поерзал на сиденье, погладил подбородок.

Приехал он около полудня. Сначала показались коттеджи на склоне, потом, когда дорога выпрямилась, дом администрации. Он сбавил скорость, съехал с дороги на грязную, посыпанную песком стоянку и остановился перед дверью конторы. Спустил стекло и посидел минуту, разминая плечи. Закрыл глаза, открыл. На мерцающей неоновой вывеске значилось: «Каслрок», а под ней – аккуратная рукописная вывеска «Коттеджи люкс → Контора». Три года назад, осенью, когда он приехал с Франсес, они прожили тут три дня, и он поймал пять крупных рыб в омуте ниже по течению. Они часто сюда наезжали, по два, по три раза в год. Он открыл дверь и медленно вылез, ощущая одеревенение в спине и затылке. Тяжелым шагом прошел по смерзшемуся снегу, сунул руки в карманы куртки и стал подниматься по деревянным ступеням. Наверху он соскреб снег и песок с подошв и кивнул молодой паре, вышедшей из двери. Он обратил внимание на то, как мужчина поддерживал ее под руку, когда они спускались. Перед тем как открыть дверь, он застегнул куртку до верха и одернул внизу.

Внутри было сумрачно, пахло дровяным дымом, жареной ветчиной и слышался стук посуды. Он прислонился к двери и ждал, когда глаза привыкнут к полумраку. Тут кое-что поменялось. Справа вдоль стены прилавок и столики, как раньше, но добавилась полка с открытками и возле двери автомат со жвачкой. Он положил ладонь на стеклянную крышку, накрыв листовку «Лайонз клаб». Слева от него стоял стеклянный ящик с кожаными кошельками, туфлями на высоком каблуке, кожаными бумажниками и мокасинами. По верху – индейские бисерные ожерелья и браслеты, и кусочки окаменевшей древесины. По прошлым приездам он помнил камин, но, видно, его чем-то загородили. Ни на что больше не глядя, он пошел прямо к стойке. Оседлал табурет, как лошадь, перекинув ногу, так что ягодицы свесились по обе стороны. Он не подумал, как это могло выглядеть, пока не уселся окончательно. Осторожно осмотрелся. За несколько табуретов от него сидели двое мужчин, они перестали разговаривать и смотрели на него. Охотники; их красные шапки и куртки лежали на свободном столике позади них. Он подождал, по очереди вытягивая пальцы, сдвинул золотое обручальное кольцо к суставу и вернул обратно, обратив внимание на то, как свободно оно двигается.

– Давно вы здесь? – нахмурясь, спросила девушка. Она подошла к нему из кухни бесшумно.

– Недавно.

– Надо было позвонить в колокольчик. Я и не знала, что вы здесь! – Когда она говорила, показывались стальные скобки, и сверху, и снизу.

– Мне должны были подготовить коттедж. Я послал вам открытку с неделю назад.

– Надо позвать миссис Мэй. Она на кухне. Коттеджами она занимается. – Девушка направилась к кухне. – Не знаю. Она ничего не говорила. Понимаете, зимой они обычно закрыты.

– Но я послал вам открытку.

Он повернулся к ней, скрежетнув табуретом. Двое у стойки снова посмотрели на него.

– Я позову миссис Мэй, – сказала девушка.

Он разрумянился, потер руки. За стойкой висела большая репродукция Фредерика Ремингтона[47]: вскинулся испуганный бизон, а против него – индейцы с натянутыми луками.

– Мистер Гарольд! – К нему направилась пожилая женщина. Низенькая, седая, с тяжелыми грудями и толстой шеей; из-под белого халата высовывался краешек нижнего белья. Она развязала фартук и подала ему белую, сморщенную от воды руку.

– Рад вас видеть, миссис Мэй.

– Ой, еле вас узнала, мистер Гарольд. Не понимаю, что иногда с этой девушкой… Эдит… она моя внучка. Теперь здесь распоряжаются дочь с мужем. – Она с улыбкой сняла запотевшие очки и стала протирать.

Он посмотрел на полированную стойку, провел пальцами по холодному узорчатому дереву.

– А где супруга?

– Неважно себя чувствует всю неделю. Не знаю.

Он переступил с ноги на ногу и поднял взгляд к ее подбородку.

– Печально слышать! Я приготовила домик для вас двоих. Может быть, ей было бы полезно прокатиться. Знаете, бывает, гораздо лучше себя чувствуешь, когда сменишь место. – Она положила фартук около кассы. – Эдит! Я провожу мистера Гарольда в домик! Только надену пальто, мистер Гарольд.

Девушка не отозвалась; потом она подошла к дверям кухни и смотрела им вслед.

Вышло солнце – после сумрака слепило глаза. Держась за перила, он медленно спустился по лестнице вслед за ней.

– Солнце яркое, а? Первый раз показалось за неделю!

Она помахала каким-то людям, проезжавшим в машине.

Они прошли мимо бензоколонки, запертой и покрытой снегом, и мимо сарайчика с вывеской «ШИНЫ» над дверью. Он заглянул через разбитые окна на кучи мешков, старые шины и бочонки. Сарайчик выглядел промозглым, на подоконнике под разбитым стеклом лежал снег.

– Это ребята сделали, – сказала она, задержавшись на минуту и показывая на разбитое стекло. – Не