я же была рядом, когда он в последний раз испытал подобное чувство эйфории. Мы были связаны. Он сказал, что я навсегда останусь с ним, он будет любить меня и заботиться обо мне до конца вечности и даже позже.

Я скомкала бумагу и сунул ее в карман. Его последнее письмо предназначалось лишь мне. Только мне.

И оно явно что-то значило, верно?

– Иззи, избавься от записки, – предупредил Джонни, высаживая меня в двух кварталах от моего дома. – И вот тебе парочка пакетиков.

Я схватила их, тело уже искало способ избежать печали, агонии и шока, которые мне предстояло пережить в одиночку.

– Джонни, сомневаюсь, что смогу.

Впервые оказавшись с разбитым сердцем, я ощущала себя так, будто с неба сорвался метеорит и раздавил меня, не оставив ничего живого.

– Ты можешь. Сделай это ради него, Иззи. Ради нас. Мы твои друзья. В наших делах не должно остаться никаких записей. Никому ничего не говори. Молчи, иначе уничтожишь память о нем.

В тот день меня встретили мама и сестра. Я сказала им, что мне плохо после ночевки, моя подруга оказалась ужасным человеком и мне нужно побыть одной.

Они поняли, что-то не так.

Лайла стучалась в мою дверь гораздо дольше обычного. Вероятно, она каким-то образом почувствовала мое горе. Поэтому я выпила таблетку.

И действовала таким же образом несколько дней, недель, месяцев. Я поступала так до самой колонии, снова и снова перечитывая его письмо.

Подавление эмоций требовало времени, усилий и тренировок. Я похоронила эти чувства так глубоко, что едва могла получить к ним доступ.

И надеялась, что никогда снова не испытаю их.

* * *

– Иззи. – Лайла снова потрясла бумажкой перед экраном, но на этот раз в ее глазах стояли слезы. – Сейчас же скажи, кто написал тебе это.

– Неважно, – прошептала я. Мой психотерапевт постоянно твердил, что я должна обсудить случившееся с кем-то, кому доверяю. Пока об этом знали лишь я и врач. Я не хотела, чтобы из-за меня у кого-то были неприятности, даже если Винсент умер, и я никогда больше не разговаривала ни с кем из его людей.

Теперь я боролась с чувством смущения из-за того, что меня обманули и я вообще купилась на такое, хотя должна была быть умнее.

Психотерапевт посоветовал мне рассказать об этом своим родным, но зачем? Чтобы добавить лишний повод для беспокойства, чтобы они еще сильнее разочаровались во мне? Мой психотерапевт раз за разом повторял, что я была молода, к тому же в деле были задействованы наркотики, поэтому мне не следовало винить себя.

Но я по-прежнему поступала именно так.

– Нет, важно! – закричала она, и Кейд оторвался от созерцания экрана ноутбука.

Когда я выскочила из комнаты и направилась по коридору в нашу спальню, он последовал за мной. Глаза за дурацкими очками внимательно следили за каждым моим движением, когда он прислонился к дверному косяку, наблюдая за нашим диалогом так, словно приготовился что-нибудь или кого-нибудь уничтожить.

Теперь я знала, что ему нравится наблюдать за дискомфортом других.

– Убирайся, – я жестом велела ему выйти.

Он покачал головой, но беспокойство на его лице застало меня врасплох. Я предполагала, что он будет улыбаться, радуясь тому, что сестра раскрыла мой секрет.

– Иззи, если ты не ответишь, я заставлю Данте позвонить Кейду и попросить его сейчас же отправить тебя домой. Это… это чья-то предсмертная записка! Иззи, кто ее написал?

– Неважно, – прошептала я, но помнила каждое слово и, хотя не перечитывала их уже, наверное, год, сейчас они промелькнули перед моими глазами. Рука, в которой я держала телефон, задрожала, когда я поняла, что сестра рылась в моих вещах. – Не стоило копаться в моих вещах. Положи ее на место.

– Я искала твою проклятую кошку и наткнулась на коробку.

– Не надо было заглядывать внутрь, – громче ответила я, а затем сделала вдох и попытала пройти мимо Кейда в гостиную.

Он остановил меня, положив руку мне на плечо, и забрал у меня телефон. Лайла ахнула и выдавила:

– Вы двое работаете?

– Что-то вроде этого. Убери ее вещи на место, и она тебе перезвонит.

– Кейд, ситуация серьезная.

– Сделай, как я велел. – Он закончил звонок и посмотрел на меня.

Мне хотелось свернуться калачиком в ванной и разрыдаться, но вместо этого я стояла, высоко подняв подбородок.

– Ты уже знаешь часть истории, я рассказала ее у костра. А еще до колонии у меня была связь с парнем. Я любила его, но он был намного старше меня.

Я ждала, что Кейд попятится или нахмурится, однако он ничего не сказал. Просто выжидал, словно хотел узнать всю историю.

Сделав глубокий вдох, я покрутила браслет, гадая, захочет ли он, чтобы я продолжала носить его после того, как услышит мое признание.

– Я поступила неправильно, глупо и безрассудно, но он был моей первой любовью. Если бы о нас узнали, его обвинили бы в растлении несовершеннолетней. Мне было шестнадцать, и теперь я понимаю, что скорее всего он намеренно преследовал меня и менял в угоду своим желаниям. – Я пожала плечами, пытаясь избавиться от стыда, который, я чувствовала, заливал мои щеки. – Все это я осознала после терапии. И все же, даже несмотря на это, сердце может разбиться. Мои чувства будто застыли, когда я поняла, что он решил оставить меня и что не любил так, как я считала, люблю его. Мне было стыдно и больно. Случившееся сломало меня, буквально уничтожило.

Кейд покачал головой.

– Куколка, ты не уничтожена.

Из меня вырвался тихий смешок, в котором не было ни капли радости.

– Кейд, я долгое время скрывала эту информацию. То, что случилось, кажется постыдным, неправильным и… ужасающе печальным. Эта боль разрывает душу. От тяжести тех воспоминаний и боли я просыпаюсь по ночам. Поначалу мне не удавалось справиться с этим состоянием и в качестве поддержки я использовала наркотики. Так я поняла, что любовь сломала меня, и я потеряна для всех остальных.

– Почему ты потеряна для всех остальных?

– Я пытаюсь найти… – Я замешкалась, подыскивая нужные слова. Кейд был моим начальником и моей слабостью. Влюбиться в него было все равно, что выпрыгнуть из чертова самолета, не зная, раскроется ли парашют. – Я пытаюсь найти любовь, которая не причинит боль, а обеспечит безопасность и комфорт. Таким образом, если я потеряю кого-то, как потеряла его, то не вернусь к своим старым привычкам.

Кейд некоторое время изучал меня, а потом спросил:

– Что написано в той записке? – Стал бы он смотреть на меня по-другому, если бы я открылась