– Вернись в танцкласс, бери уроки. Поработаешь и всё наверстаешь.

– У меня нет времени. И денег тоже. Я сто лет не платила миссис Мерл. И няне. И Черити за то, что она сидит с Огденом. Я должна всем на свете.

Хэдли отвернулась и принялась резкими движениями колоть лед.

– Но ты-то, – спросила она, помолчав, – почему ты уходишь с работы? Не хватало, чтобы и ты бросила танцевать. – В ее голосе вдруг зазвучали суровые нотки. – Не бросишь?

– Ненадолго. Я слишком люблю это занятие. Сколько тебе нужно? – спросила Манхэттен, опустив ресницы.

Хэдли убрала бачок со льдом, протерла прилавок мокрой тряпкой.

– Ты очень добра. Но нет.

Из здания вокзала выплеснулась группа калифорнийских туристов, и дел у Хэдли прибавилось. Манхэттен допила кофе.

Насыпая толченый лед в стаканчики для калифорнийцев, Хэдли смотрела ей вслед, пока она не скрылась в толпе на перекрестке. Итак, девушка, танцевавшая с Фредом Астером, станет такси-гёрл… Она не решилась признаться Манхэттен, что выходит на работу уже сегодня вечером.

Дорогая моя Розетта,

как быстро летит время, правда? Месяц моего испытательного срока давно прошел (я съел второй шоколадный треугольник), но я всё еще ничего не знаю о моем будущем в «Джибуле». Так что сижу тише воды ниже травы. Keep calm, play piano, и молчок.

Я рад, что ты обрела покой в Сент-Аннаиг-де-л’Анж, скажи только, откуда у тебя берутся силы вставать в половине пятого, ты ведь всегда просыпалась последней? Да еще идти на молитву! Не становись слишком серьезной, хорошо? Мне нравилось, как ты флиртовала напропалую со всеми мальчиками у нас на Птит-Экюри, вынуждая меня вешать лапшу на уши Жану и Жаку, пока тебя тискал в кино Поль или Пьер. О нет, не меняйся слишком, пожалуйста, моя Розетта!

Вот сейчас, когда я тебе пишу, дверь приоткрылась, и… угадай, кто вошел? № 5, песик Урсулы, одной из здешних девушек. Все говорят, что он воняет, а по-моему, просто пахнет собакой. Самый уютный запах, правда? У него только один недостаток: никогда не знаешь, с какой стороны к нему подступиться. Хочешь погладить его по голове, а это оказывается зад.

№ 5 часто заходил к Джослину. Урсулин песик был созданием тишайшим и добрейшим и проживал по большей части под мебелью. Шик была убеждена, что его использует ФБР и на нем наверняка установлены шпионские микрофоны. И то сказать, густая шерсть, висячие уши, хвост как прическа невесты на свадьбе – их было где спрятать.

Сейчас он лежал под письменным столом, у самых ног Джослина.

В Америке с начала ноября новый президент. Вообще-то всё тот же, мистер Гарри Трумэн. Но на этот раз он законно избран. Раньше-то он просто занял место после смерти мистера Рузвельта, потому что был вице-президентом.

Когда объявили результаты, видела бы ты, какая была буря восторга! Какое шествие на 5-й авеню! Люди дождем сыпали из окон конфетти и тысячи бумажных квадратиков, воздух был полон ими, мостовая покрыта, мы ступали как по мягкому матрасу. То-то рассердилась бы бабушка Симона: «А кому всё это убирать?»

С выборами еще вышла такая умора, ты не поверишь!

Крупная газета «Чикаго дейли трибьюн» раньше всех написала о победе мистера Дьюи, соперника от Республиканской партии… Утка! Представляешь себе? Вся страна теперь потешается над «Чикаго дейли трибьюн». В ее оправдание надо сказать, что в победу мистера Трумэна никто не верил. Его избрание стало сюрпризом для всех, даже для его близких друзей. Между нами говоря, американская избирательная система для меня такая же головоломка, как и их бейсбол, я до сих пор ничего не понял ни в тех, ни в других правилах. Да и в их странном футболе тоже.

Как я писал тебе в последнем письме, с утра я пианист на репетициях, а во второй половине дня студент. В Пенхалигоне есть кампус, там очень симпатично, на лужайках можно гулять, а в корпусах работают.

– Дневник ведут только примерные мальчики! У сорванцов на это нет времени.

Силас вошел через заднюю дверь, в руках у него был маленький радиоприемник «Зенит», который миссис Мерл обещала Джослину.

– Я пишу сестре.

– Ого! Красивая у тебя сестра?

– Да.

– Можно я ей тоже напишу?

– Она послушница в монастыре. Моя сестра хочет стать сестрой. Да, встретила Бога, а раньше зажигала только так.

– Бог такой же овощ, как все, моя матушка тоже много им пробавляется. Держи, вот твое радио. Послушаешь игру «Вдвое больше или ничего», вдруг да станешь миллионером. Напомни стребовать с тебя десять процентов комиссионных, если выиграешь. Я заменил лампу, приемник как новенький. Сколько ей лет?

– Кому?

– Твоей сестре.

– Как мне. Мы близнецы.

– Да ну? Близнецы? У тебя сестра-близняшка? Ну ты и скрытник. Вы похожи?

– Немного. У Роземонды светлые волосы и большие глаза, черные, бархатные. Как… как у коровы.

– У коров самые красивые глаза на свете, – серьезно согласился Силас. – Пожалуй, я и правда напишу твоей сестре.

Джослин почесал ручкой левое ухо.

– Мальчики вокруг нее всегда так и вились. Ж-ж-ж, ж-ж-ж! Слетались, как мухи на варенье. Или на корову. И вдруг она… выкинула кульбит. Я бы сказал…

Он поколебался, но не сказал ничего. Силас установил радио, но уходить явно не хотел.

– Хорошо живется во Франции? – спросил он ни с того ни с сего, да еще таким тоном, что Джослин даже растерялся.

– Ну… неплохо. Когда нет войны. А что?

– Хотел бы я посмотреть, как живется в стране, где черные могут есть в одних ресторанах с белыми.

Джослин задумался.

– Если есть чем платить, пожалуйста, нет проблем. Но только большинство черных там такие же бедные, как здесь, так что в ресторанах их редко встретишь.

– А я бы ходил. Я был бы богат. Спал бы с Жозефиной Бейкер.

Силас изящным движением фокусника прокатил свою шляпу от плеча к ладони.

– У тебя есть подружка, Дриззл? – спросил Джослин.

– Угу. Я от нее без ума. До нее в личной жизни у меня было что в желудке у козла. Хаос, чего там. Я думал: сделать девушку счастливой – это прекрасно… Но не оставлять же всех остальных несчастными? Ну и вот. Появилась она. А у тебя?

– Нет.

– Что – нет?

– Нет подружки. А чем она занимается?

– Кто? А… Она поет. Голос у нее… Так бы и слушал с утра до ночи. Она тоже, бывает… выкидывает кульбиты. Но что я могу поделать, она меня смешит. Джо, перед девушкой, которая смеется и может рассмешить тебя, устоять невозможно.