разумный человек не подобное просто не способен. Чаще люди не понимают в чем смысл договора, путаются в парадоксах свободы, находятся в плену ложных идей, поддаются застарелым обидам – и тогда им можно попытаться помочь. Но если в процессе выясняется, что они глупы, агрессивны, непорядочны, невоздержанны, договор скорее всего будет невозможным. Признаками уродства являются также фанатизм, холуйство, склонность к насилию, к жестокости, к доминированию. Еще одним признаком, правда запоздалым, может оказаться предательство. Предатель опаснее врага и люди всегда понимали это.

Последнее подводит нас к вопросу о лжи. Что, если противник согласен на договор, но притворно? Он только делает вид, что ищет компромисс, а сам тем временем выгадывает преимущество, пользуется положением или просто ждет удобного момента ударить в спину. Как быть? В общем случае ответа, увы, нет. Ложь – безусловно признак уродства, трудность в том, как ее распознать. Эта проблема серьезно осложняет договор, ведь требование доверия помогает обманщикам проникнуть в свободное общество и разрушить его изнутри. Правда, в наше время дело обстоит несколько проще. Хотя этика требует доверять людям, очевидно, что среди нынешнего массового антиобщественного поведения и систематической лжи, доверять можно только тем, кто делом доказал свою этичность. В частности, группам традиционно практикующим обман придется не просто отказаться от такой практики, традиций или даже культуры, но и пойти дальше – отречься от самой идентичности, если это необходимо для выстраивания доверия. Однако окончательно убедиться в честности людей, как мы уже говорили, нет иных средств кроме самого договора.

Еще один трудный вопрос – о моральных методах борьбы. Если борьба идет до полной победы, нужны ли они? Надо ли придерживаться правил в борьбе со смертельным врагом? Разве не важна победа любой ценой, включая аморальную? Этика помогает решить и этот вопрос, надо лишь отделить ее от героической морали. Этика требует честности, но она остается в фокусе пока есть возможность договора, пока мы имеем дело с запутавшимися, несвободными людьми. Правила войны, гуманность, перемирия и т. п. очевидно, являются элементами договора. Однако если мы можем договориться о правилах войны, что мешает договориться о мире? А раз не можем, мы имеем дело с безнадежными уродами, и тогда этика выпадает из поля зрения. Борьба за выживание не может вестись по правилам. Как ни неприятно это звучит, такая борьба требует только победы, а значит для нее любые средства хороши, включая аморальные. Неприятность, а также опасность подобных средств – в развращении борцов.

Так, одним из неприятных, внеэтичных средств является притворная покорность, с тем чтобы обмануть сильного врага и потом отомстить за свое унижение. Например, человека заставляют признать свою неправоту или принять чужую веру. Подобный «компромисс» со злом, а точнее уступка, оправдан, поскольку признание или клятва вырванная угрозой не имеет моральной силы. Отсюда, кстати, видно, что практикуемый кое-где «договор» с правосудием, когда обвиняемый признает вину в обмен на смягчение наказания, аморален, его вина неправомочна. Вы спросите – а как далеко можно зайти в унижении? Можно ли в обмен на жизнь оклеветать другого человека? Разумеется, героическая мораль не столь снисходительна. Уступки обязательно должны иметь предел. Где его положить – зависит от обстоятельств, но важно чтобы он был твердым. Если человек без конца уступает – он проиграл. Смысл предела в том, чтобы сохранить моральную правоту, оставить за собой право на дальнейшую борьбу.

Мораль вполне допускает хитрость по отношению к врагу – ибо неясно с какой стати надо жертвовать возможностью победы. Однако, есть и другая опасность. Где граница, после которой доверие будет окончательно потеряно? Где граница между хитростью и постоянной ложью?! Тут есть все та же трудность – надо быть абсолютно уверенным в том, что точка возможности договора пройдена безвозвратно. Ведь если борьба идет долго и бесперспективно, может случиться что стороны согласятся на договор. Но как поверить бывшему врагу, если ложь уже стала моральной нормой? А вдруг это уловка, чтобы собраться с силами? Вот почему мы опять возвращаемся к началу – отказываясь от договора, люди ставят себя в безвыходное положение, и если они опасны их надлежит только уничтожить. Отсюда видно, что альтернативы договору просто нет. Насилие не может служить средством разрешения разногласий, ибо оно не может быть временным, «договорным». Во всех спорных случаях необходимо творчески искать решение, выход, компромисс.

Вы скажете – разве возможен компромисс со злом? Он возможен временно как этап долгих переговоров, ведь сами переговоры – это уже часть договорного процесса. Однако чтобы это было действительно так, сильная сторона должна не только признать равенство партнера по переговорам, но и на их время хотя бы частично отказаться от насилия, ослабить давление – иначе это будут не переговоры, а видимость, призванная зафиксировать несправедливое, неравноправное положение дел. Людям свойственно обманываться, уговаривая себя, что сильный враг, например власть, говорит правду, когда обещает прислушаться, сделать шаги навстречу, когда соблазняет поблажками, при этом, однако, ни на грош не уступая.

В условиях борьбы и постоянного насилия, компромисс неизбежен, но компромисс компромиссу рознь. Гибкость позиции не должна распространяться на принципы – конечную цель, идеи свободы и отказа от насилия. Предательство этих принципов ради тактических выгод рано или поздно ведет к поражению, поскольку подрывается моральная позиция, теряется главное – правота. А она всегда теряется безвозвратно! Вы возразите – но ведь главная цель и есть сам договор! А раз так, можно поступиться всем чем угодно! Что ж, очередной парадокс, но пусть он вас не смущает – полноценный договор возможен только на принципах свободы, иначе это не договор, а моральная капитуляция.

Компромиссом является использование союзников. Скажем, есть смысл поддержать слабого врага в борьбе против сильного – по аналогии с преодолением одних сил при помощи других. Однако вряд ли разумно делать наоборот, позволять использовать себя. Не всегда полезно доверие внешним силам в борьбе со «своей» властью, равно как и челобитные власти с жалобами на местных притеснителей. И уж конечно, сдача в плен, отказ от борьбы под обещания милости – это вообще не компромисс.

В заключение замечу, что соразмерность ответного насилия имеет мало общего с его эффективностью. Хоть мораль и допускает жесткие, героические меры, они могут оказаться напрасными и даже вредными, а действенными могут оказаться мягкие. Насилие – опасное оружие, его выбор нуждается не только в моральном, но и в практическом обосновании. Путь к свободе невозможен без творчества – и в борьбе тоже!

34 Этика и личное счастье

Обрести счастье в борьбе удел немногих, да и само слово «борьба», согласитесь, отпугивает. :) В нем как бы концентрируется все, что неприятно в моральном долге – трудность выбора, напряжение сил, несгибаемая воля, риск и боль… Вот почему хочется лишний раз спросить себя – а так ли все это надо? Так ли свобода необходима, а этика обязательна? Ну и что, что все это проистекает из свойств мироздания – а как же наш выбор? Если за моральным долгом стоит направляющая рука, кто мы как ни безвольные слуги этой мохнатой руки? Все так. Обьективная истинность этики ставит под вопрос нашу свободу. Однако какова альтернатива? Она еще хуже. Мы не можем без истины. Этика не может быть субьективной – тогда это просто чье-то личное мнение. Тогда мы обречены вечно путаться, не умея отличить добро от зла, правду от лжи, а истину от заблуждения.

Вопрос об основаниях морали – т.е. об Истине, о Боге, о Добре – без сомнения главный вопрос бытия. Об этом говорит вся история философских идей. Софисты Древней Греции полагали что у каждого своя мораль, каждый может выбирать те нравственные нормы которые ему нравятся. С софистами спорил Сократ, утверждая существование абсолютной моральной ценности. За софистами потянулись скептики, циники, эвдемонисты, утилитаристы, макиавеллисты. Лагерь противников обьективности и ныне не оскудел. В него входят плюралисты,