У дальней стены двое громил держат за руки Филипа. Это Лила приказала его привести или Захаров?

Брат замечает меня, и лицо его искажается от ярости.

— Ты все у меня отнял! — кричит он. — Мауру, сына, будущее. Абсолютно все!

Пожалуй, что так. Сказать, что я сожалею?

— Ну ты и влип, верно?

Он рвется ко мне, но телохранители держат крепко: волноваться не о чем. Даника уводит меня к раковинам.

— Еще пожалеешь, что на свет родился! — вопит Филип.

Пусть надрывается.

Нас уже поджидает Лила. В одной руке — бутылка водки, в другой — лоскут ткани.

— Залезай-ка.

Покорно забираюсь на стойку, отодвигая в сторону миску с мукой и лопатку. Филип еще что-то кричит, но голос его доносится как будто издалека. Улыбаюсь.

— Лила, это Даника. С Сэмом вы уже вроде знакомы. Мои школьные друзья.

— Послушай, он что — правда назвал нас друзьями? — изумляется сосед, его подруга смеется.

Лила смачивает ткань водкой.

— Прости, что не рассказал весь план, про Баррона.

— Залез в его блокноты и что-то там наворотил?

Улыбается в ответ на мой удивленный взгляд.

— Я там три года прожила, помнишь? И видела эти его тетрадки. Умно.

Она прижимает салфетку к моей щеке. Из горла вырывается шипение — как щиплет!

— Ой. Задира.

Улыбка делается еще шире, Лила наклоняется ко мне:

— Я знаю, кто я. И знаю: тебе это нравится.

Сэм хихикает. Ну и что?

Мне и правда нравится.

Следующие две недели я, не разгибаясь, сижу над пропущенными уроками. Даника с Сэмом помогают: мы проводим целые дни в библиотеке, а после они отправляются в общежитие, а я — домой. Столько времени торчу в школе, что дед помогает раздобыть собственную машину: один его друг за два куска продает мне «мерседес турбо» 1980 года.

Ездит он так себе, но Сэм обещал перевести его на растительное топливо. Сосед занял со своим катафалком первое место в штате на какой-то научной выставке. Говорит, перепаяем мою тачку и займем первое место в стране. А пока я каждый раз молюсь, чтобы не заглох мотор.

Во вторник после уроков обнаруживаю на школьной парковке Баррона. Брат прислонился к моей машине и крутит на пальце ключи. Мотоцикл стоит неподалеку.

— Чего тебе?

— Пицца на ужин.

Смотрю на него как на умалишенного.

— Сегодня же вторник, — в свою очередь удивляется брат.

Вот так всегда и бывает: второпях подделываешь целый год чужой жизни и невольно даешь волю собственным фантазиям. Хотел вписать только необходимую информацию, но пустые места тоже надо было чем-то заполнить. Например, дружбой, о которой я раньше мечтал.

Теперь Баррон приехал сюда, и я не знаю, куда деваться. Он ведь верит, что мы каждый вторник вместе едим пиццу и болтаем о жизни.

— Ладно, я поведу машину. Заказываем пиццу с сыром, ветчиной и пепперони. Ресторанчик маленький, пластиковые столики отделены друг от друга перегородками, и над каждым висит небольшой музыкальный автомат. Обильно посыпаю свой кусок перцем.

— Я возвращаюсь в Принстон, надо все-таки доучиться. — Брат грызет кусочек чесночного хлеба. — Мама-то наконец выходит. Хотя думаю, ей скоро опять понадобится адвокат.

Получится ли у него вернуться? Заполнить юриспруденцией многочисленные дырки в голове? Он вполне сможет нормально учиться, если снова не начнет колдовать. Вот именно — если.

— А когда именно ее выпустят?

— Вроде в пятницу. Но дату уже дважды меняли, так что наверняка сказать не берусь. Нужно, пожалуй, торт купить, на всякий случай. Если что — сами его и съедим.

Странная штука — память. Баррон ведет себя как ни в чем не бывало, словно мы с ним друзья. Он ведь не помнит, как ненавидел меня. А может, помнит неприязнь, но уговаривает себя, что все равно любит младшего брата. Но я-то так не могу: я ничего не забыл и еле сдерживаюсь, чтобы не придушить его прямо тут.

— Как думаешь, что она будет делать после освобождения?

— Тут же начнет во все вмешиваться, — смеется брат. — А ты как хотел? Сразу же примется кроить все по-своему. Остается только молиться, чтобы это «по-своему» не очень расходилось с нашими планами.

Допиваю лимонад через соломинку и вытираю жир с перчаток. Превратить Баррона в кусок пиццы и скормить вон тем детишкам?

Но все-таки приятно иметь брата, с которым можно поболтать о жизни.

Держи друзей близко к себе, а врагов — еще ближе.

Захаров так говорит. Он распорядился, чтобы Филип по-прежнему работал на семью, ведь так за ним легче приглядывать. Из криминальных кланов обычно не уходят на пенсию — живыми, во всяком случае, так что чему тут удивляться?

Я спрашивал про Филипа у дедушки, но тот только хмыкнул в ответ.

В среду звонит Лила. Номер незнакомый.

— Алло.

— Сам ты алло. — Голос у нее счастливый. — Хочешь встретиться?

— Да. — Сердце бьется как сумасшедшее, непослушными от волнения руками перевешиваю сумку на другое плечо.

— Тогда встречаемся в городе. Выпьем горячего шоколада, а потом, так уж и быть — обыграешь меня в какую-нибудь видеоигру. Все-таки четыре года не практиковалась, надо тряхнуть стариной.

— Так отделаю — над тобой собственный аватар потешаться будет.

— Сопляк. Увидимся в субботу.

Она вешает трубку, а я до конца дня улыбаюсь во весь рот.

В пятницу в обеденный перерыв выхожу на улицу. Погода теплая, и многие ученики решили перекусить прямо на лужайке. Сэм и Даника сидят на траве в компании Йохана Шварца, Джилл Пирсон-Уайт и Чайавата Тервейла. Даника машет мне рукой.

Жестом приветствую их и отхожу подальше, к зарослям кустарника. Я тщательно обдумывал все произошедшее — остался один неразрешенный вопрос.

Достаю мобильник и набираю номер. Вряд ли кто-нибудь ответит.

— Клиника доктора Черчилля.

— Маура, это Кассель.

— Кассель, а я все гадала, когда ты позвонишь. Знаешь, я счастливее всех на свете: еду по дороге, музыка играет на полную громкость, в волосах ветер, а рядом в креслице лепечет сынишка.

— А куда направляешься? — Я улыбаюсь в трубку.

— Пока не знаю. Как доберемся — сразу пойму.

— Рад за тебя. Потому и звоню — сказать, как за тебя рад.

— А знаешь, чего мне все-таки не хватает?

Качаю головой, но вовремя спохватываюсь — она же меня не видит.