— Не знаю.

— Музыки. — Голос у Мауры становится тихим и нежным. — Музыка была такая чудесная, вот бы услышать опять. Но Филип забрал ее с собой.

Меня передергивает.

Вешаю трубку. Подходит озабоченная Даника.

— Пошли, иначе опоздаем.

Вид у меня, наверное, тот еще, потому что после секундной паузы она говорит:

— Если не хочешь, можешь не идти.

— Да нет, хочу.

Не совсем уверен, что действительно хочу, но Даника и Сэм ведь поддержали меня в самый трудный момент. Может, когда дружишь, не надо высчитывать, кто кому должен; может, дружба — это совсем другое. Пожалуй, попробую.

Одри жует яблоко, сидя на ступеньках факультета изобразительных искусств.

— Куда собрались? — Она улыбается мне, совсем как раньше.

Набираю в легкие побольше воздуха:

— На встречу клуба поддержки мастеров. Будем обсуждать их права.

— Да ты что? — Она вопросительно смотрит на Данику.

— А что? — пожимаю плечами. — Новые интересы.

— А мне с вами можно? — Она не встает; видимо, уверена, что я скажу «нет».

— Конечно пойдем, — радуется Даника, пока я перевариваю услышанное. Одри правда хочет пойти? — Клуб открыт для всех, так мы научимся лучше друг друга понимать.

— И кофе бесплатный, — вмешивается Сэм.

Одри выбрасывает огрызок в кусты.

— Тогда я с вами.

Встреча проходит в кабинете музыки, в роли консультанта — миссис Рамирес. В одном углу класса стоит фортепиано, в другом — барабаны; книжные шкафы завалены нотными сборниками, на нижней полке пристроились литавры и тарелки, а рядом с огромным, до пола, окном пыхтит кофеварка.

Рамирес сидит около фортепиано на крутящемся табурете, вокруг расположились ученики. Приносим еще четыре стула, все вежливо двигаются, освобождая место. Какая-то девчонка, стоя, обращается к собравшимся:

— Очень трудно остановить дискриминацию, если речь идет о чем-то противозаконном. Все же думают, что мастера — преступники. Ну, в смысле, само слово «мастер» это подразумевает. Так что если мы поработали над кем-то хотя бы раз, то сразу автоматически считаемся преступниками. И получается, преступники все — ведь как узнать о своих способностях, если ни разу не колдовал?

Девятиклассница, имени ее я не знаю, говорит тихим, лишенным выражения голосом, ни на кого не смотрит. Откуда у нее столько смелости?

— А многие мастера ничего плохого не делают. Они, например, приходят на свадьбы или в больницы и дарят другим удачу. Некоторые работают в приютах, помогают бездомным — вселяют надежду и уверенность. А это выражение — «наслать проклятие»? Как будто мы всегда приносим только беды. Ну, в смысле, зачем вообще приносить зло? Тогда и отдача ужасная. Например, если мастер не отнимает удачу, а наоборот, то сам становится удачливым, из-за отдачи. Так что плохим быть совсем необязательно.

Она замолкает и смотрит на своих слушателей. На меня.

— Магия. Просто магия.

Вечером возвращаюсь домой и застаю на кухне деда. Хорошо мы все-таки прибрались: нигде ничего не валяется, духовка почти чистая. Старик заваривает чай, перед ним на столе бутылка бурбона, все еще не распечатанная.

— Звонила твоя мать. Она на свободе.

— На свободе? — повторяю я ошеломленно. — Вышла? Она здесь?

— Нет, но к тебе гости. — Он вытирает раковину. — В твоей комнате ждет младшая Захарова.

Поднимаю глаза, словно надеясь волшебным образом разглядеть ее сквозь потолок. Какая потрясающая неожиданность! Интересно, Лиле понравился наш дом? Черт, забыл, она же бывала здесь раньше, и не один раз. Потом до меня окончательно доходит весь смысл дедушкиных слов.

— Почему ты ее назвал не Лила, а Захарова? А где мама? Куда уже успела ускакать? Я думал, после тюрьмы она немного сбавит обороты.

— Шандра остановилась в гостинице. Говорит, не хочет показываться нам в таком виде. Я по телефону слышал, как она, лежа в горячей ванне, заказывала в номер шампанское и картошку фри.

— Да ну?

— Ты же знаешь свою маму. — Смех у него получается какой-то неискренний.

Протискиваюсь мимо оставшихся коробок с барахлом в столовую, поднимаюсь по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. Почему он такой кислый, потом разберусь, сейчас самое важное — увидеть Лилу.

— Кассель! — кричит старик, я свешиваюсь через перила. — Приведи ее сюда. Лилу. Мне надо вам обоим кое-что сказать.

— Ладно, — соглашаюсь скорее машинально: никакого желания выслушивать что бы то ни было у меня нет.

Вперед по коридору, вот и моя комната. На кровати сидит Лила и читает потрепанный сборник рассказов о привидениях, я его стащил из библиотеки. Поворачивается ко мне с лукавой улыбкой, протягивает руку.

— Я так по тебе скучала!

— Да?

Не могу оторвать от нее глаз: луч солнца, пробивающийся сквозь грязные стекла, золотом подсвечивает длинные ресницы, губы слегка раздвинуты. Точь-в-точь Лила из детства, с которой мы вместе лазали по деревьям, которая проткнула мне ухо и слизнула с него кровь, и в то же время совершенно другая Лила: впалые щеки, глаза лихорадочно блестят.

Столько раз мечтал о ней в этой самой комнате, а теперь она сидит на моей кровати — привидение, ожившая фантазия, такая ненастоящая, что мне совсем не страшно подойти ближе, хотя сердце бешено колотится в груди.

— Ты скучал по мне? — Она потягивается, словно кошка, и отбрасывает в сторону книгу.

— Ужасно. — Ничего не могу поделать: правда сама рвется наружу.

Мне хочется снять перчатки, погладить ее по бледной щеке, пересчитать все прозрачные золотистые веснушки, но Лила все еще кажется ненастоящей, и я боюсь прикоснуться к ней.

Она наклоняется ближе, такая невероятно теплая, мягкая, и хрипло шепчет:

— Я тоже но тебе скучала.

Смеюсь, и в голове немного проясняется.

— Ты же хотела меня убить.

— Ты мне всегда нравился. Я всегда тебя хотела. Всегда.

— Да? — только и могу выговорить я.

Целую ее.

Лила приоткрывает губы, откидывается на кровати, увлекая меня за собой, обвивает шею руками и легонько вздыхает. Как жарко, мышцы свело, я словно готов ринуться в драку, весь дрожу от напряжения.

Делаю судорожный вдох.

Я счастлив. Так счастлив, что сейчас взорвусь.

Касаюсь ее снова и снова и не могу остановиться. Как будто прикосновением можно выразить все то, что мне никогда не сказать словами. Руки в перчатках забираются под ее джинсы, скользят по коже. Лила изгибается, скидывает штаны, тянется расстегнуть мой пояс. Наше дыхание смешивается, мои мысли несутся по безумной спирали.