заступаются демоны! И даже не хотят принимать в качестве кровавой жертвы!»

Гретель фыркнула.

– Слушай, а может, мы с тобой отмечены Божественной благодатью? – предположил Гензель. – Ну, как святые в книгах пророков. Черти посовещались и решили, что такие в аду не нужны…

– Вот объясни, – попросила Гретель, – что еще должно произойти, чтобы у тебя пропало желание шутить?

Приближаясь к дому, брат и сестра заметили, что над печной трубой поднимается дым.

– Папа уже дома? – удивилась Гретель. – Странно!

– Да, на него не похоже, – согласился Гензель.

Дети вошли в «каминный зал» и увидели Томаса Блока. Он, по своему обыкновению, сидел у огня, но, когда на пороге возникли Гензель и Гретель, поднялся с кресла.

Гретель не помнила, чтобы отец хоть раз простудился или подхватил насморк. Он объяснял свое крепкое здоровье просто: «Это все лесной воздух». Но сейчас он выглядел как человек с высокой температурой – бледный, осунувшийся, под глазами темные круги. На лбу блестела испарина.

– Папа, что случилось? – встревожилась Гретель. – Ты заболел?

– Все в порядке, ничего страшного. – Томас Блок шагнул навстречу детям, и только тогда Гретель заметила на его правой руке окровавленную повязку.

– Ой! Ты поранился на работе? – Гретель двинулась было к отцу, но вдруг остановилась. – У тебя… не хватает пальца?

– Да, – кивнул Томас, разглядывая забинтованную руку. – Но я не сержусь. Ты просто испугалась.

Это было странное чувство, как будто внутри что-то сломалось. Так лопается пружина в отлаженном часовом механизме – с печальным, почти погребальным звоном. Ощущая сосущую пустоту где-то в области сердца, Гретель попятилась.

– Позволь мне объяснить… – Хозяин дома сделал шаг к детям.

Входная дверь была приоткрыта, и «каминный зал» пересекала полоса дневного света. Она легла на покрытое испариной лицо Томаса, и Гретель отчетливо увидела, что его зрачки стали квадратными, точно как у Козлоногого.

Это было уже слишком. Девочка издала пронзительный визг и вылетела на улицу. Следом за ней выскочил Гензель.

Брат и сестра бежали не разбирая дороги. И хотя за ними никто не гнался, они остановились, лишь когда полностью выдохлись. Увидев под ногами каменную брусчатку, Гретель сообразила, что рабочие окраины и Сырой Погост давно остались позади. На одном дыхании Гензель и Гретель пробежали чуть ли не полгорода.

Девочка подошла к стене какого-то дома, села на тротуар и заплакала, спрятав лицо в ладонях. Почувствовав на плече руку Гензеля, она произнесла сквозь рыдания:

– Я вообще не понимаю, что здесь происходит…

– А чего тут понимать? – проворчал Гензель. – Наш отец – демон и оборотень.

– Но почему всё… так?! – всхлипнула Гретель. – Это же кошмар какой-то! Наш папа, он… он…

– Бес, ага. Ну и что? Зато ему подчиняются фрау из церковного комитета. Может, он самый главный в этом городе. Это даже… круто.

– Гензель, до тебя что, еще не дошло? – Гретель убрала руки от лица и посмотрела на брата. – Если наш папа – бес, то кто такие мы с тобой?

Гензель открыл рот… и после секундной паузы закрыл его, так ничего и не сказав. Кажется, впервые в жизни у него не нашлось подходящих слов.

Держась рукой за стену, как тяжелобольной, вконец обессилевший человек, Гретель поднялась на ноги.

– Мы должны поговорить с мамой, – сказала она, вытерев нос рукавом.

– А как же отец?

– Если ты про того демона с козлиной головой, то про него я и хочу поговорить.

Интерлюдия шестая

1919 год от Рождества Христова, январь

Риттердорф

Гретель решительно шагнула в комнату Конрада, пропахшую крепким кофе и сигаретами. Здесь царил полумрак, единственным источником света служила настольная лампа с металлическим плафоном.

– Ужин час как готов, – сказала девушка, остановившись на пороге и уперев руки в бока. – Тебе пора заканчивать.

Конрад не отреагировал. Он сидел за письменным столом, спиной к двери и лицом к зашторенному окну. Его пальцы летали по клавишам печатной машинки, наполняя комнату металлическим стрекотанием. В пепельнице возвышалась шаткая гора окурков, грозившая вот-вот рухнуть, осыпав пеплом стопки бумаг; в воздухе висел густой сигаретный дым, придавая свету настольной лампы нездоровый сизый оттенок. Привыкшая к запаху отцовского трубочного табака, Гретель считала запах сигарет с ментолом, которые курил Конрад, совершенно отвратительным.

«Ничего, я отучу его от этой привычки», – подумала девушка, сверля взглядом взъерошенный затылок Конрада.

– Ужин готов! Огромный бифштекс и пиво, все как ты любишь.

Конрад продолжал печатать. Гретель знала, что, погружаясь в работу, он терял связь с реальностью. И ладно бы это – наверняка так происходило с любым писателем. Хуже, что в такие периоды герр Ленц, автор бестселлера и уважаемый журналист, жил исключительно на сигаретах и кофе.

– Огромный остывший бифштекс и теплое пиво, – уточнила Гретель, чувствуя, что теряет терпение.

Не дождавшись ответа, она пересекла комнату и остановилась возле стола. Конрад работал весь день. Печатная машинка строчила почище пулемета, и окурки напоминали отстрелянные гильзы. Парочку Гретель заметила плавающими в кружке с остывшим кофе. Утром она выдала Конраду его любимую рубашку, постиранную и выглаженную, но сейчас казалось, что он просидел в ней три дня. Рукава закатаны, три верхние пуговицы расстегнуты, накрахмаленный воротник присыпан пеплом. Посмотрев ниже, девушка невольно остановила взгляд на полуобнаженной груди Конрада. От этого зрелища ей внезапно сделалось душно, к горлу подкатил комок. Странные ощущения нахлынули волной, и задымленная комната вмиг сделалась какой-то нереальной.

– Так, ну хватит, – сказала Гретель, за строгим тоном пытаясь скрыть сбивающие с толку чувства. – Ты хорошо поработал, пора отдыхать.

– Сейчас, только закончу мысль… – пробормотал Конрад.

– Давай я ее за тебя закончу? Печатай: «И жили они долго и счастливо», – с этими словами девушка наклонилась, коснувшись грудью плеча Конрада, и выключила настольную лампу. Комната погрузилась в полумрак, лишь свет уличных фонарей просвечивал сквозь темно-синие шторы.

– Гретель, ну что ты творишь!

– Как что? Спасаю тебя от язвы желудка. Тебе не приходило в голову, что шесть кружек кофе в день – это слишком?

– Ты мой доктор? – поинтересовался Конрад.

– Нет, я твоя… – Гретель на мгновение замялась, не зная, как лучше закончить фразу: – …свидетельница.

– Вот что, фройляйн свидетельница… – протянул молодой человек. Гретель вдруг ощутила, как его правая рука обнимает ее за талию. – Я не позволяю кому ни попадя врываться в кабинет и отрывать меня от работы.

Сказав это, Конрад одним резким движением посадил Гретель себе на колени. Все произошло в долю секунды – вот она стоит возле письменного стола, а вот сидит, обнимая Конрада за шею. Сердце Гретель отреагировало так, словно она выпрыгнула с десятого этажа.

– Одним словом, тебе, дорогая моя, придется дорого поплатиться за свое