огороды, сараи без окон и курятники. Ведьмы могли прямо сейчас разорвать детей на клочки, и никто бы этого не увидел.

Гензель и Гретель начали медленно пятиться. Вслед за ними фрау из «несвятой шестерки» пересекли заросшую сорняками обочину.

– Мы будем помалкивать, честно! – сказала Гретель. – В любом случае нам бы никто не поверил!

– Конечно, вы будете молчать. – Бри издала высокий смешок. – Мертвые вообще не слишком много болтают.

– Вы не только сунули свои любопытные носы куда не следует, – подхватила Леонор. – Но к тому же сорвали важный ритуал! А с такими вещами не шутят!

– Я бы сказала, в другой раз трижды подумайте, прежде чем связываться с Темными сестрами. – Бри снова захихикала, возбужденно и слегка истерично. – Но, боюсь, другого раза уже не будет!

Темные сестры – вот, значит, как они называют свой клуб любительниц плясать голыми под луной. А вовсе не женским церковным комитетом или «святой шестеркой». Интересно, как бы такое название понравилось преподобному?

– Уверена, мы сможем как-нибудь… – начала Гретель, когда на нее, подобно медведю в платье, набросилась Фелиция. Девочка пискнула и попыталась вывернуться, но оказалось, при надобности фрау Руппель умела быть проворной. Сильные пальцы ухватили Гретель за шиворот и встряхнули, как нашкодившего котенка. Краем глаза она успела заметить, что Урсула и Леонор уже скрутили Гензеля. Решив, что, сопротивляясь, только заработает новые синяки, Гретель притихла.

Фрау молча повели пленных через пустырь, прямиком к старой часовне.

– Святая инквизиция до вас доберется, – посулил Гензель, за что получил от Бри звонкую оплеуху.

Через несколько минут процессия достигла часовни. Ветер и дождь не смогли навредить каменной кладке, зато отполировали пару горгулий по углам здания. Казалось, некое существо, наделенное шершавым, как наждак, языком, долго и жадно облизывало каменных бесов, как ребенок облизывает фигурный леденец на палочке. Остроконечная крыша башни была покрыта не черепицей, а листовым свинцом, что усиливало сходство с кинжалом, нацеленным в небо. Колокол давно сняли и перенесли на звонницу собора Святого Генриха, так что сейчас под крышей спокойно гнездились голуби и прятались от солнца летучие мыши.

– Если вы хотели помолиться, у меня для вас плохие новости – лавочка закрыта, – сказал Гензель. На этот раз он следил за Бри и успел увернуться от затрещины.

Гретель впервые подошла так близко к старой часовне. Она вообще была не из тех детей, что считали своим долгом осмотреть каждый заброшенный дом, исследовать каждый чердак и заглянуть в каждый незапертый подвал. Раньше Гретель думала, что часовня разваливается, и, как видно, ошибалась. Круглое окно над входом хоть и заросло плющом, но оставалось целым, черепица лежала на своих местах. Постройка была старше, чем собор на Марбах-плац, однако пока что не думала рассыпаться.

Хулда извлекла из кармана связку тяжелых кованых ключей и поднялась по ступенькам. Гретель сделала вывод, что часовня, как место погребения, тоже находилась в ведении Шварцев. Щелкнул замок, и Хулда – при живом муже одетая как скорбящая вдова – с усилием потянула за ручки. Высокие деревянные створки нехотя распахнулись, и в лицо собравшимся пахнуло пыльным, застоявшимся воздухом.

– Вперед, – сказала Фелиция, подтолкнув Гретель.

Шесть ведьм и двое их пленников зашли в здание. Хулда закрыла двери. Сама часовня, по сути, представляла собой полутемную каменную коробку с высоким сводчатым потолком. Кое-где у стен стояли деревянные статуи святых, рассохшиеся и облезлые, – грустное напоминание о тех временах, когда здесь служились мессы.

Хулда пересекла зал и остановилась у обитой железом двери.

– В крипту их, – бросила она, глянув на детей.

Вновь лязгнули ключи, заскрипели ржавые петли, и взору Гретель открылась уходящая вниз каменная лестница. Из тоннеля тянуло холодом и сыростью.

– Вот здесь вы нас и подождете, – с этими словами Фелиция пихнула Гретель в спину. Девочка споткнулась на верхней ступени, сделала пару неловких шагов и схватилась за неровную, сложенную из грубо отесанных блоков стену.

– Уберите от меня руки, вы, мерзкие ведьмы! – Гензель явно не желал спускаться в крипту. Он начал извиваться, как одержимый, над которым проводят обряд экзорцизма, и даже попытался укусить Урсулу за пальцы.

– Ах ты паршивец! – вскрикнула ведьма, отдергивая руку. – Сестры, он кусается!

На помощь Урсуле и Леонор пришла Бри, и втроем они быстро затолкали Гензеля в коридор. Дверь захлопнулась с оглушительным грохотом. Брат и сестра очутились в кромешной тьме.

– Чтоб их!.. – Судя по звуку, Гензель пнул дверь. – Если выберемся отсюда, напишу донос в Святую инквизицию! У них ведьмы под носом ходят, а они что? Где их хваленые костры?!

– Гензель, замолчи, пожалуйста, – вздохнула Гретель, прислоняясь спиной к холодной каменной стене. – Оттого, что ты орешь, лучше не станет.

– А что еще делать?! – Из темноты донеслось глухое «бом!» – это Гензель снова ударил дверь.

Впрочем, он послушал сестру и замолчал. Сейчас Гретель слышала лишь его возмущенное сопение и голоса «несвятой шестерки», приглушенные створкой. Девочка попыталась разобрать, о чем они говорят, но выхватила лишь отдельные слова и фразы: «обряд», «сегодня же ночью!», «кровавая жертва». Последнее словосочетание Гретель совершенно не понравилось. Она сползла по стене, села на каменную ступеньку и обхватила колени руками.

Что же это творилось на свете, в самом деле?! Ведьмы спокойно стояли посреди часовни – освященного, между прочим, места! – и рассуждали, как лучше принести дьявольскую жертву. Ладно, часовня – здесь давно не служили мессы, хотя Гретель сомневалась, что благодать имеет свойство так просто выветриваться. Фрау из «несвятой шестерки» дневали и ночевали в соборе Святого Генриха, опускали пальцы в кропильницу со святой водой, принимали причастие. И ничего! Их до сих пор не поразило громом и молнией, слепотой или язвами, как это случалось с грешниками в книгах пророков. Даже каменная горгулья на голову никому не упала! Преподобный Дельбрук вообще считал фрау, что совещались сейчас за дверью, образцами благочестия, и вместе с ним так думал почти весь Марбах!

Гретель вспомнила историю, которую любила повторять сестра Агнес. Собор на Марбах-плац недаром носил имя святого Генриха, что проповедовал в этих краях, обращая племена язычников в истинную веру. Сам Генрих жил в горах, среди льдов и заснеженных пиков, предаваясь молитве и благочестивым размышлениям. Кельей ему служила пещера, а пищу приносили орлы и снежные барсы.

Время от времени Генрих спускался с гор, пересекал Либкухенвальд и начинал проповедовать язычникам, что жили вдоль берегов Зальц-Ахена. Многие соглашались принять крещение, которое Генрих проводил тут же, в водах реки. Все больше народа переходило в истинную веру, а капища пустели. Язычники, не желавшие отречься от ложных богов, решили положить этому конец. Они подговорили блудницу, которая в то время носила ребенка, оклеветать святого. Когда Генрих в