очередной раз спустился с гор и начал проповедовать, эта распутная женщина закричала:

– Ты говоришь о воздержании и благочестии, а при этом стал отцом моего ребенка!

Святой Генрих не смутился. Он коснулся живота блудницы и произнес:

– Дитя, ответь, кто твой отец!

И тогда все собравшиеся услышали, как из чрева женщины донесся отчетливый голос:

– Пастух мой отец!

Все, кто в тот день собрался на берегу Зальц-Ахена, тут же уверовали. У распутницы начались схватки, и она родила, только не младенца, а камень. Разрешившись от бремени, она умерла, но перед смертью успела покаяться.

Как утверждала сестра Агнес, камень, рожденный блудницей и очертаниями похожий на ребенка, лег в фундамент собора Святого Генриха.

– Эти стены, – говорила монахиня, – воздвигнуты на священной реликвии, а значит, никакое зло не может коснуться их!

Темные сестры, по мнению Гретель, являлись натуральным воплощением зла, сатанистками и злодейками. Однако же это не мешало им заходить в собор. А еще раз в год собирать деньги на его ремонт, покупку церковной утвари и священных книг.

Тишину подземелья нарушил короткий скрежещущий звук, и Гретель отчетливо увидела оранжевую искру.

– У тебя там что, огниво? – удивилась она.

– Ага, – раздался голос Гензеля. – Поищи факел, пока я буду разжигать огонь.

– Где я его тебе найду?

– Да на стене был! Ты куда смотрела, пока я с ведьмами дрался?

Гретель смотрела, как ее брат пытается откусить пальцы Урсуле, а вот факел не заметила. Сейчас она принялась ощупывать стены.

– А зачем ты носишь с собой огниво? – поинтересовалась Гретель, вслепую шаря по каменной кладке.

Томас Блок, не расстававшийся с трубкой, предпочитал использовать огниво, а не спички, которые могли отсыреть в лесу, да и стоили немало. И хотя отец говорил, что табак – это для взрослых мужчин, а не мальчишек, у которых еще борода не выросла, Гензель уже не раз попадался на курении.

– Любой здравомыслящий человек знает, что, собираясь на прогулку, надо первым делом положить в карман огниво, – назидательным тоном произнес Гензель. – На случай, если ведьмы решат запереть тебя в древнем склепе.

– Ты опять курил?

– И что? Я уже достаточно взрослый!

– Когда хозяин «Мышки, птички и жареной колбасы» согласится продавать тебе пиво, вот тогда я скажу, что ты достаточно взрослый, – фыркнула Гретель.

Ее пальцы наконец нашли вмурованное в кладку железное кольцо. В нем торчала толстая короткая палка.

Гензель тем временем уже добыл огонь. Язычок пламени освещал его лицо и открытую жестяную коробочку, где хранился кремень, кресало и трут. Гензель разложил трут – щепотку опилок и пучок сухой травы – на каменной ступеньке и теперь осторожно раздувал огонь. Травинки морщились и чернели, становясь пищей огня.

– Давай быстрее факел!

Гретель протянула брату палку. Просмоленная пакля вспыхнула, осветив стены и сводчатый потолок. Уводящий вниз коридор был достаточно просторным – все-таки там располагалась крипта, и подземелье строилось с таким расчетом, чтобы по нему могли свободно пройти носильщики с гробом на плечах. Гензель передал факел сестре, быстро собрал огниво и спрятал коробочку в карман.

– Давай поищем другой выход.

– Нет здесь другого выхода, я уверена, – сказала Гретель. – Кому он нужен, мертвецам? Отсюда только вниз, в крипту, и обратно той же дорогой.

– Тогда пойдем вниз, – пожал плечами Гензель. – Что толку стоять возле двери?

Брат и сестра начали спускаться по широким ступеням. Сейчас Гретель казалось, что, прячась от Нильса на Сыром Погосте, она не просто так очутилась в полуразрушенном склепе. Провидение как будто предупреждало ее о будущих потрясениях. Или, может, устроило небольшую репетицию.

«Сколько склепов может посетить обычная девочка за неделю? Тем более когда не собирается этого делать?» – размышляла Гретель, разгоняя тьму – полноправную хозяйку здешних подземелий – пылающим факелом.

Гензель молчал уже секунд тридцать, почти поставив свой личный рекорд.

– Посмотри на ситуацию с другой стороны, – произнес он, отрывая Гретель от размышлений. – Кто еще из наших друзей может похвастаться тем, что спускался в крипту под старой часовней? Все знают, что она есть, но никто здесь не бывал!

– А ты надеешься кому-нибудь этим похвастаться? – проворчала Гретель. – Размечтался! Когда стемнеет, ведьмы вернутся, отведут нас на развалины и принесут в жертву!

– Ну это мы еще поглядим!..

Лестница уводила все ниже. Могильный холод проникал, казалось, до самых костей. Гретель ожидала, что в подземелье будет стоять запах разложения или в лучшем случае бальзамирующих веществ и химикатов, которыми пропитывают тела перед погребением. Ничего подобного – спускаясь по лестнице, Гретель ощущала лишь едва заметный запах плесени и влажного строительного раствора, который скреплял каменные блоки. А еще малоприятный «аромат» просмоленных тряпок и гари, источаемый факелом.

Наконец лестница закончилась. Гретель подняла факел над головой и огляделась. Крипта под старой часовней являла собой длинное, уходящее в темноту помещение, уставленное каменными саркофагами. На первый взгляд их было никак не меньше полусотни – мраморных и гранитных, высоких и приземистых, гладких и украшенных сложной резьбой. Над некоторыми возвышались кресты или каменные ангелы с поникшими крыльями и скорбными лицами.

«Потому здесь и не пахнет», – поняла Гретель. Тяжелые крышки плотно прилегали к основаниям, не выпуская запах разложения.

– Хочешь, чтобы тебя так же похоронили? – спросил Гензель, направляясь в глубь крипты. – С почестями?

– Я вообще не хочу, чтобы меня хоронили. – Гретель неохотно последовала за братом. Последнее, в чем она сейчас нуждалась, так это в экскурсии по старому склепу, но и разделяться с Гензелем не хотела.

– Серьезно? – притворно удивился тот. – Значит, ты хочешь, чтобы тебя просто так бросили гнить? Странное желание. В завещании тоже так напишешь?

– Я же не это сказала, я имела в виду… – начала девочка, а потом просто отмахнулась: – Ну тебя вообще!..

Крышки большинства саркофагов представляли собой настоящие произведения искусства. Здесь из-под резца камнетеса вышла мраморная роза, а тут с плиты ниспадало полотнище такой искусной работы, что казалось настоящим. Пройдя примерно до середины крипты, Гретель заметила саркофаг из серого камня, крышка которого изображала павшего рыцаря. Его шлем, украшенный пышным плюмажем, покоился на сгибе левой руки, а правая сжимала эфес меча. Подойдя ближе, Гретель увидела, что глаза каменного воина закрыты, а на худом лице застыла маска спокойствия.

– Посвети-ка сюда, – попросил Гензель.

Гретель опустила факел и увидела вырезанную на камне надпись.

– «Здесь покоится Альфред Мебиус, достойнейший из мужей», – прочитал Гензель. – А вот и прадедушка…

Пару минут брат и сестра постояли в молчании, отдавая дань уважения великому предку.

– Ладно, идем отсюда, – вздохнула Гретель. – Как я и говорила, это подземелье – тупик. А факел скоро прогорит.

– Да, похоже, здесь нет ничего полезного, – согласился Гензель. – Я надеялся, внизу