Однако тогда я все-таки заплакала. Окровавленная и усталая, я лежала в загородном домике семьи Заппиа, обнимала Бада, слушала голос Джейн, зачитывающий историю моего отца и волнами перекатывающийся через нас, и плакала.

Я плакала, пока глаза не защипало, а подушка не намокла. Я плакала так, будто должна была наплакаться за всех троих: за маму, которая потерялась в бездне; за отца, который без нее потерял смысл жизни; и за себя, потерянного ребенка без отца и матери.

Джейн закончила читать, но ничего не сказала. Что вообще можно сказать взрослой девушке, которая засыпает в слезах? Она закрыла книгу аккуратно, как будто ее страницы живые и им можно сделать больно. Джейн прикрыла меня розовым одеялом, потом задернула шторами окно – за ним уже сияло полуденное солнце – и уселась в кресло-качалку со своим остывшим кофе. Ее лицо было настолько неподвижным и гладким, что могло скрывать самые безумные чувства. Она давно усвоила главный фокус стоицизма.

Я заснула, наблюдая за ней из-под припухших век и положив руку на Бада, чувствуя, как ритмично поднимаются и опускаются его ребра.

Сквозь сон я слышала, как Джейн ходит по дому. Один раз она вышла и вернулась с охапкой дров на вечер, а потом возилась с чем-то темным и металлическим, сидя за столом с нечитаемым выражением лица. В другой раз я приоткрыла глаза и увидела через щель между дверью и косяком, что Джейн и Бад сидят на крыльце, обрамленные лунным светом, словно две серебряные статуи или оберегающие меня духи. После этого я уснула крепче.

Окончательно проснулась я только на следующее утро, когда солнце уже рисовало первую бледную полосу на западной стене. Бледный и синеватый свет означал, что час был слишком ранний для любого цивилизованного человека. Я смотрела, как полоска постепенно становится конфетно-розовой, слушала, как птицы осторожно начинают первые трели, и – пожалуй, впервые в жизни – чувствовала себя в безопасности.

О, я знаю: я выросла в огромном загородном поместье, путешествовала по миру исключительно первым классом, носила шелк и жемчуга. Нельзя сказать, что мое детство было полно опасностей. Но все эти привилегии были взяты взаймы, и я знала это. Я чувствовала себя Золушкой на балу, которая понимает, что весь ее дорогой наряд – это иллюзия, которая рассыплется в прах, если не следовать целому своду неписаных правил. В полночь вся красота исчезнет, и всем станет ясно, кто я такая: нищая темнокожая девочка, которую некому защитить.

Но здесь, в этом домике – затхлом, заброшенном, построенном среди поросшего соснами островка в десятке миль от ближайшего города – я наконец чувствовала себя по-настоящему в безопасности.

В какой-то момент Джейн согнала Бада с кровати и заняла его место рядом со мной. Теперь из-под одеял торчала только ее черная колючая шевелюра. Осторожно, стараясь не разбудить ее, я выбралась из кровати и несколько секунд просто стояла, пошатываясь от тошнотворной усталости, от которой меня не избавил даже долгий сон, а потом стянула с угла заплесневелый плед. Я шепотом позвала Бада; мы вместе вышли, хромая, на крыльцо, и сели смотреть, как над озером клубится густой белый туман.

Мои мысли кружили, вновь и вновь возвращаясь к одним и тем же фрагментам и пытаясь собрать их воедино, будто осколки драгоценного артефакта: Общество, закрывающиеся Двери, мистер Локк. Мой отец.

Оставалось прочитать еще одну главу, но было не так уж трудно додумать, что случилось дальше. Отец застрял в этом сером мире с маленькой дочерью, нашел работу, которая позволяла ему путешествовать, и потратил шестнадцать лет, пытаясь найти дорогу домой – вернуться к ней. К моей матери.

Но ведь я нашла их Дверь, верно? Синюю Дверь в поле, по другую сторону которой ждала серебряная монетка. Дверь, которая открылась совсем ненадолго. А мой отец так и не узнал об этом и, возможно, погиб в поисках Двери, которую открыла его собственная дочь. Это было так… нелепо. Как в трагических пьесах, где все умирают от отравлений и недопонимания, которые можно было легко предотвратить.

Впрочем, пожалуй, не все здесь было предотвратимо и случайно. Ведь кто-то ждал нас у горной Двери; кто-то ее закрыл. В книге моего отца то и дело встречались упоминания о закрытии других Дверей и намеки на какую-то безымянную силу, идущую за ним по пятам.

Я вспомнила, как Хавермайер сказал, что хочет сохранить мир неизменным, и как мистер Локк, приглашая меня вступить в Общество, произнес торжественную речь о порядке и стабильности. «Двери – это перемены», – писал мой отец. Но… Готова ли я поверить в то, что Археологическое общество Новой Англии на самом деле тайная организация злодеев, закрывающих Двери? И, если так – неужели мистеру Локку все известно? Неужели в этой истории он и есть тот самый Мерзавец с заглавной буквы «М»?

Нет. Я не хотела и не могла в это поверить. Это был человек, который дал кров моему отцу и мне, открыв перед нами двери своего дома. Человек, который нанимал для меня нянек и учителей, покупал красивые платья и все эти годы оставлял для меня подарки в синем сундучке. Да еще и такие необычные подарки, сделанные с душой: куклы из дальних стран, шарфы, пахнущие специями, книги на незнакомых мне языках – в общем, идеальные подарки для одинокого ребенка, который грезит о приключениях.

Мистер Локк любил меня. Я в этом не сомневалась.

От моей кожи по-прежнему исходил слабый, но неприятный запах нашатыря. Это его рук дело. Локк отправил меня туда, запер там, где никто не увидит меня и не услышит. Чтобы защитить, так он объяснил, но меня уже мало волновали причины.

К тому времени, как Джейн вышла на крыльцо, прищурив глаза от солнца, с примятыми с одной стороны волосами, у меня онемели ноги, а туман над озером рассеялся. Она села рядом, ничего не сказав.

– Ты знала? – спросила я после недолгого молчания.

– Что знала?

Я не ответила. Она коротко и устало вздохнула.

– Кое-что знала. Но не все. Джулиан был скрытным человеком. – Прошедшее время мелькало в предложениях, как змея, готовая ужалить меня.

Я сглотнула.

– Как вы с моим отцом на самом деле познакомились? Почему он прислал тебя сюда?

Длинный вздох. Вместе с ним словно разжалась пружина замка и открылась невидимая дверь.

– Мы с твоим отцом впервые встретились в августе тысяча девятьсот девятого года в мире леопардов-оборотней и огров. Я чуть было не убила его, но промахнулась в сумерках.

До этого момента я не думала, что у человека может в буквальном смысле отвиснуть челюсть. Джейн самодовольно покосилась на меня и встала.

– Пойдем в дом. Ты поешь, а я расскажу тебе эту историю.

– Я нашла свою дверь во время четвертого побега из миссионерской школы. Ее нелегко было обнаружить: на северном склоне горы Сусва множество пещер, а дверь скрывалась в конце извилистого, узкого туннеля, в который никто, кроме ребенка, и не полез бы. Я увидела ее сияние в темноте. Высокая, бело-желтая, вырезанная из слоновой кости.