Я сменила накрахмаленную и окровавленную ночную рубашку на блузу и юбку, которые мне одолжила Джейн, пригладила волосы руками (не то чтобы это помогло), и теперь мы сидели друг напротив друга за пыльным кухонным столом. Все это выглядело почти привычно, как будто мы забрались в одну из чердачных комнат особняка Локка, чтобы попить кофе и обсудить последний выпуск из серии «Влюбленные. Романтические приключения для достойных юных особ».

Вот только сейчас мы обсуждали историю Джейн, и рассказывала она ее почему-то не с начала.

– А почему ты сбежала?

Она слегка поджала губы.

– По той же причине, что и любой другой человек.

– Но разве ты не беспокоилась… Ну а как же твои родители?

– У меня никого не осталось, – прошипела она, а потом сглотнула, стараясь справиться с гневом. – Только младшая сестренка. Мы родились в предгорьях, у матери была ферма. Я мало что помню: вспаханную землю, черную, как наша кожа; запах забродившего пшена; лезвие, сбривающее мне волосы. Мусиэ. Дом. – Джейн пожала плечами. – Мне было восемь лет, когда к нам пришли засуха и железная дорога. Мать отвезла нас в миссионерскую школу и по обещала вернуться в апреле, когда пойдут дожди. С тех пор я ее больше не видела. Мне нравится думать, что она умерла от лихорадки в трудовых лагерях, потому что в таком случае я могу ее простить. – В ее голосе слышалась горечь, с которой брошенный ребенок все ждет и ждет родителя, а тот никак не возвращается. Я понимающе поежилась.

– Моя сестра забыла ее. Она была слишком мала, поэтому забыла наш язык, нашу землю, наши имена. Учителя называли ее Крошка Шарлот, и сестренка решила, что ее зовут Крошка. – Джейн снова пожала плечами. – Ей там было хорошо. – Здесь она сделала паузу, сжав зубы, и я отчетливо услышала несказанное: «А мне нет».

– И ты сбежала. Куда ты отправилась? Джейн разжала зубы.

– Куда глаза глядят. Мне было некуда идти. Дважды я возвращалась сама, потому что заболевала, уставала и мучилась от голода, а однажды меня приволок обратно какой-то офицер, привязав к лошади, потому что меня поймали за воровством из казарм. Но к четвертому разу я успела повзрослеть – мне было почти четырнадцать. Я зашла намного дальше.

Я на мгновение представила себя в четырнадцать лет – неуверенную, одинокую, одетую в отглаженные юбки и выводящую красивые строчки на страницах – и поняла, что ни за что не смогла бы пуститься в бега через африканскую глушь в этом возрасте. Да и в любом возрасте.

– Я добралась до самого дома, вот только от дома ничего не осталось. Там стояло большое уродливое здание с деревянной кровлей и печными трубами, возле которого играли светловолосые дети. Темнокожая женщина в белом фартуке присматривала за ними. – Джейн опять дернула плечами. Я начала понимать, что она делает это не просто так, а намеренно, словно скидывает с себя давящую тяжесть негодования. – Так что я продолжила путь на юг, туда, где предгорья сменяются долинами и горами. Деревья там сухие, истерзанные ветрами, а еду добыть сложно. Я исхудала. Пастухи видели, как я прохожу мимо, но ничего не говорили.

У меня вырвался возмущенный звук, и Джейн бросила на меня исполненный жалости взгляд.

– До этих мест уже добралась империя с пулеметами «Максим». Я была не единственной одичавшей сироткой, которая пустилась в бега через поросшие кустарником пустыри.

Я промолчала, вспоминая речи мистера Локка о прогрессе и процветании. Он никогда не упоминал сирот, захваченные фермы и пулеметы «Максим». Бад, который лежал под стулом, неловко вытянув раненую лапу, поменял положение, поудобнее укладывая морду на мою ступню.

Джейн продолжила:

– Я нашла дверь из слоновой кости и прошла через нее. Сначала я подумала, что умерла и попала в мир духов и богов. – Ее губы приоткрылись в полуулыбке, а в глазах сверкнуло какое-то новое чувство – печаль? Тоска по дому? – Я очутилась в лесу, настолько зеленом, что он казался мне почти синим. Дверь, через которую я прошла, была у меня за спиной, спрятанная среди выступавших над землей корней огромного дерева. Я побрела дальше, заходя глубже в лес. Теперь я знаю, как это было глупо. В лесах этого мира водятся жестокие ползучие твари со множеством зубов, охваченные неутолимым голодом. По счастливой случайности – или по милости Божьей, как сказали бы миссионеры, – я наткнулась на Лиик и ее охотниц раньше, чем на что-нибудь еще. Но в тот момент я пока не понимала своего везения. Я обходила какое-то дерево, когда в его ствол в нескольких дюймах от моей головы вонзилась стрела.

Я ахнула и тут же закашлялась, чтобы скрыть это. Мне не хотелось походить на маленького ребенка, который слушает страшилки у костра.

– И что ты сделала?

– Ничего. Часто, чтобы выжить, нужно вовремя признать поражение. Я услышала шорох за спиной и поняла: они уже окружили меня. Женщина, державшая лук, зашипела на меня на незнакомом языке. Видимо, ничего угрожающего во мне не было – голодная девочка, одетая в белое хлопковое платье с оторванным воротничком, – потому что Лиик опустила оружие. Только тогда я смогла их всех рассмотреть.

Суровые черты ее лица слегка смягчились от теплых воспоминаний.

– Это были женщины. Мускулистые, с золотыми глазами, невероятно высокие, наделенные плавной грацией, напоминающие львиц. У них была пестрая пятнистая кожа, а улыбки обнажали острые зубы. Мне они показались самыми прекрасными существами на свете. Они взяли меня с собой. Мы не понимали язык друг друга, но они отдавали мне простые приказы: иди, ешь, сиди, освежуй добычу к ужину. Я сопровождала их дозор несколько недель, может, даже месяцев, и многому научилась. Научилась бесшумно красться по лесу и смазывать тетиву лука жиром. Привыкла есть сырое мясо с кровью. Узнала, что все истории об ограх, которые мне доводилось слышать, – это правда и что в тенях прячутся чудовища.

В ее голосе слышался какой-то гипнотический ритм.

– Я полюбила Лиик и ее охотниц. А когда увидела, как они обращаются, сбрасывая кожу, как их челюсти удлиняются, а ставшие ненужными луки падают на землю, то не испугалась, а испытала зависть. Всю свою жизнь я была бессильной, а эти женщины-леопарды словно воплощали слово «сила», написанное на ткани их мира.

Я никогда раньше не слышала, чтобы голос Джейн звучал так живо. Даже когда ей не нравилась концовка книги, или подгорал кофе, или же кто-то из гостей на празднике отпускал обидную шутку, прикрыв рот перчаткой. Я почти почувствовала себя виноватой.

– Но дозор подошел к концу, и женщины отвели меня к себе домой, в деревню, окруженную фруктовыми деревьями и фермами, спрятанную в жерле мертвого вулкана. Мужчины приветствовали их на улицах, держа на руках пухлых малышей и глядя на меня с жалостью. Они отвели меня в дом Лиик и накормили, и в эту ночь, а также и в следующие, я спала на мягких мехах, окруженная тихим сопением детей Лиик. Я чувствовала, – Джейн сглотнула, и на мгновение ее голос надломился, – что обрела дом.

Мы немного помолчали.

– И ты осталась там? В деревне?