Стас спокойно пояснил:

— Не «ну», Женя! Не в бирюльки играем! Исследования у нас серьёзные, фундаментальные. Да, не можем в прошлое вмешаться, есть такой недостаток. Однако все понимают, что в любой момент можем нарыть то, что всех на уши поставит! И вероятность этого высока. Не сегодня, так завтра. Не завтра, так послезавтра.

— Да брось, Стас! Кому ты это заливаешь?! А то я не в курсе, что простор для исследований с гулькин нос: тут забор, там забор, а тут вообще лес непроходимый! Практического применения кот наплакал. Ну подправят у себя историки какие-то мелкие факты, перепишут пару абзацев… Стоит ради того огород городить?

— Стоит, не стоит. Жень, ты же историк! Мне ли тебе рассказывать, какое это оружие в умелых руках? Мы ведь в конце восьмидесятых почему в глубокой заднице оказались, в которой до сих пор пребываем? Да потому что позволили себя и своё прошлое в грязи вывалять! Сначала мысленно опустились ниже плинтуса, потом физически. Не с экономики нас бить начали — с идеологии! По самосознанию народа врезали, а это — самая главная вещь, наша генетическая программа на будущее! Как себя ощущаешь, так и жить будешь, и детям передашь. Поздновато мы спохватились, теперь расхлёбываем.

Южин скептически усмехнулся, однако Стас, не обращая на это внимания, заговорил с прежним запалом:

— Мы в своём роде бойцы невидимого фронта, сражаемся за наше прошлое, за неизгаженную историю. Учимся принимать её такой, какая она есть, но при этом не позволяем мазать её одной краской. Так что мотай на ус и не пищи!

— Уже не пищу.

— И молодец! Только улыбочку с лица сотри. Не к месту она. Я с тобой о серьёзных вещах говорил.

— Стас, извини. Это так… рефлекс дурацкий. Я просто пафоса не люблю.

— Я тоже. Только никакого пафоса здесь нет. Работа у нас такая. Ничего, проникнешься!

К машине времени его не подпускали долго, несколько недель. Гоняли на непонятные анализы, подключали к огромному количеству медицинской аппаратуры. На вопрос, со всеми ли тут так поступают, Стас ответил:

— Считай, что тебе не повезло. Это после случая с твоим дядей началось: перестраховываются…

Выслушав это, Южин помрачнел. До сих пор было неясно, куда пропал Иван Елисеев. Все только разводили руками. Исчезновение оставалось загадкой даже для ФСБ.

Однажды, во время очередной беседы с куратором, Евгений поинтересовался, не замешана ли здесь какая-то иностранная разведка, к примеру, ЦРУ. Вдруг дядю похитили?

«Эфэсбэшник» смеяться не стал.

— Мы рассматривали и такую версию в качестве рабочей. Иностранные спецслужбы проявляют интерес к вашему институту — это факт, с которым никто не спорит. Но к исчезновению вашего дяди они непричастны. Информация верна на все сто процентов.

И вот, случилось главное. Наступил тот момент, которого так ждал Евгений.

Его уложили на удобную кушетку, опутали проводами. Профессор Орлов, присутствующий при эксперименте, бросил взгляд на ноутбук. На развёрнутой страничке красовалось досье реципиента.

— Интересный выбор. Потом расскажете.

Евгений закрыл глаза и расслабился, следуя командам оператора, начавшего отсчёт.

«Пират»-кабатчик сразу смекнул, что его ждут неприятности. Да и как не смекнуть, коли стойку окружили несколько решительно настроенных мужчин.

— Государево слово и дело! — объявил один.

То был канцелярист Фёдор Хрипунов. Он по праву старшего взял на себя командование в столь нешутейных обстоятельствах.

Сказанные им слова мигом переменили настрой набившегося в кабак люда. Фёдор говорил, не повышая голоса, однако услышали его в каждом углу. И повели себя по-разному.

Служивые враз поскакали с мест, схватились за шпаги. Долг обязывал их внимать тому, кто произносит эти простые и в то же время страшные слова. В солдатах канцеляристы рассчитывали найти поддержку и помощь. Только мало тех было, слишком мало, по сравнению с другой публикой, которая теперь сбивалась в кучки, перешёптывалась, враждебно поглядывая на Хрипунова и тех, кто с ним прибыл. Многим было чего опасаться, окажись они в руках сыщиков-дознавателей. Господь, может, и простил грехи их тяжкие, да Тайная канцелярия с Сыскным приказом не простят.

Кабатчик тем временем взглядом рыскал по сторонам, созывая надёжных приспешников. Канцеляристов всего ничего, пятеро, да солдат малость. Авось обойдётся.

Но прежде чем драку зачинать, стоило иную методу опробовать. На полицейских она действовала безотказно.

Глаза его из-под припухших век смотрели на Хрипунова с недоброй усмешкой, однако заговорил кабатчик с угодливой вежливостью:

— Отчего, господа, слово и дело у меня выкрикиваете? Что приключилась такое?

— А то не ведаешь? Человека у тебя насмерть отравили. Сказывай, кто мог сие сотворить?

— Я за всех не ответчик, — пожал плечами кабатчик. — Коли завёлся какой душегуб, мне об том не сказывали. Сие полициянтов забота, у них спрашивайте.

А сам тишком подвинул заветный кошель, нарочито приспособленный для таких вот случаев. Денег, конечно, жалко, ну да покой важнее.

Хрипунов и смотреть на взятку не стал, мигом перемахнул за стойку, вцепился в горло «пирату», так сдавил, что у того глаза чуть наружу не вылезли.

— Ты, дядя, с Тайной канцелярией не шути! С нами шутки плохи! Хочешь, кадык тебе вырву?

— Пусти, — захрипел кабатчик. — Пусти… Удавишь!

— Что, отец-греховодник, натужно?! — весело спросил Хрипунов и сдавливать перестал.

Отшатнувшийся кабатчик тронул покрасневшее горло, хотел что-то сказать, но из груди вырвался странный клёкот. Тогда он схватил кружку хмельного вина, разом опростал её и встал, уперев руки в боки.

— Хотел я с вами по-хорошему, да, видать, не желаете. Что ж, пеняйте на себя! Прости мя грешного, Господи!

— Ты, скотина такая, зубы не заговаривай! Говори, кто у тебя зельем пользуется?! — рявкнул Фёдор.

И полетел обратно через стойку. Удар у кабатчика оказался силы необыкновенной.

Закипела драка. Кабацкие служки, кормящийся при кабаке люд, тати, разбойники, коих тут было предостаточно, все они бросились на канцеляристов, быстро смяли солдат.

Мелькали кулаки, с грохотом ломались столы и лавки, вдребезги билась посуда. Отчаянно вопили гулящие девки: кто-то, пользуясь царившей суматохой, уже тащил их в укромные уголки, тискал, раскладывал на полу, урча, лез мужским естеством в срамные места.

Какой-то густобровый парень орлом налетел на Ивана-копииста. Тот уклонился, схватил недоброго молодца за рваный армяк, раскрутил, будто юлу, и отправил в дальний полёт. Брык и всё! Только сверкнули в воздухе стоптанные лапти да запахло дурным.

Вот ещё один: краснорожий мужик, наклонив голову, кинулся на Ивана, словно бык на красные порты. С ним копиист обошёлся сурово: стукнул по толстой шее, отправив в глубокий сон.