— Вот она прославленная «битва» занимает достойное место в центре нашего стола, украшенная листьями лимонного дерева и лепестками хризантемы. Но, хотя суп здесь принято подавать в конце обеда, вовсе не обязательно менять привычки, так что начать я рекомендую с этого замечательного «супа из ласточкиных гнезд», что изготавливают из слюны, которой ласточки скрепляют свои жилища.

Я вздохнул и посмотрел на Марка. Тот молча с аппетитом уплетал молочного поросенка, преспокойно пропуская мимо ушей варфоломееву синологическую лекцию. Я счел его пример разумным и принялся за утку по-пекински.

— Не так, Пьетрос! — возмутился наш синолог моему вопиющему невежеству. — Нужно завернуть ломтики вон в те тонкие блинчики и есть, обмакивая в соевый соус.

— Какая разница!

— Так ты не почувствуешь истинного вкуса.

Я покорился и в общем не пожалел, мне понравилось. Сам Варфоломей с удовольствием поглощал этот самый жуткий отвар из слюны ласточек, а потом принялся за «битву», ловко орудуя деревянными палочками, инкрустированными серебром. Нам же, грубым европейцам, подали вилки и ложки, что было очень кстати.

«Грубые европейцы», само собой, варфоломеев термин (сам-то кто, спрашивается).

— Только «грубые европейцы», великие лишь ограниченностью ума, могли вообразить себя носителями культуры, — разглагольствовал Варфоломей. — Нести культуру? Сюда? В страну с древнейшей философией и литературными традициями, насчитывающими тысячелетия? Что за досадная близорукость, что за глупое высокомерие! Даже в некоторых современных европейских исследованиях Китая свысока и презрительно говорится, что какой-либо древний китайский ученый «догадывался» о том, что стало известно только в наше время. Да не «догадывался» он, а именно он все это и придумал! Еще в трактате «Баопу-цзы» знаменитого алхимика Гэ Хуна содержится описание летательного аппарата тяжелее воздуха. И это более чем за тысячелетие до Леонардо да Винчи.

Да, Варфоломей явно мог заговорить зубы кому угодно, даже мне. Хотя у меня тоже иногда получается языком молоть, когда я в ударе. «Язык — это бич воздуха» — пришло мне на ум средневековое образное выражение. И я искренне пожалел несчастный воздух, к которому Варфоломей был столь безжалостен.

Подали вино. Оно было теплым и желтоватым.

— Это «Шаосинское рисовое», — объяснил Варфоломей. — А это крепкое вино из проса — «Маотай». А это — несомненно жемчужина нашего ужина — «Вино из змеиного желчного пузыря». Здесь говорят, что «змеиный желчный пузырь размером с палец дает столько энергии, что ее хватает на пару бессонных ночей».

Но мы не вняли. Марк принялся за «маотай», а я за «шаосинское», так что Варфоломей, к его великому удовольствию, остался единоличным обладателем «желчного пузыря».

Даже «мягкое» «шаосинское» здорово обжигало горло, так что я скоро захмелел. Все-таки я предпочитаю, что послаще и до двадцати градусов, или уж приличный коньяк. Водка, конечно, тоже приемлема, но не доставляет мне удовольствия. Марку же, по-моему, вообще все равно, что пить, лишь бы спиртосодержащее, так что это вскоре сказалось на количестве «маотая» и марковом настроении.

— Смотрите, — еще довольно твердо сказал он. — За соседним столиком.

За соседним столиком сидело юное существо женского пола, столь нежное и прелестное, что мы с Варфоломеем разом уставились на него, причем совершенно бесцеремонно. Между прочим, существо сидело в полном одиночестве, так что сами понимаете…

— Она, что здесь подрабатывает? — очень тихо поинтересовался Варфоломей.

— Почему ты так решил? — недоуменно спросил я. Девушке было никак не больше семнадцати, и вид она имела совершенно не затасканный. — Не похоже.

— В таком случае она сумасшедшая. Здесь женщин воруют и продают в жены бедным крестьянам.

— Но не в центре же Пекина.

— Что им центр Пекина? Недавно украли аспирантку Шанхайского университета.

— «Великая китайская культура»! — передразнил я.

— Ну это же совсем другое! Не путай культуру и цивилизацию!

Тем временем неподалеку от наших столиков появился официант с плакатиком с надписью по-китайски. Я все еще с некоторым удивлением обнаружил, что могу ее прочитать, но она мне ничего не сказала. Что-то типа «Хэ Сяньгу», или что-нибудь в этом роде. Зато Варфоломей просто впился взглядом в эти несчастные иероглифы.

— Бред какой-то, — прошептал он. — Или розыгрыш…

Девушка встала и пошла к телефону, словно тростинка по ветру, почти не касаясь пола. Мы разом повернули головы ей вслед, как подсолнухи за солнцем.

Ждали молча, как удавы кролика. Кролик вернулся, и наши головы приняли прежнее положение. Самым смелым, конечно, оказался Марк. Пока мы с Варфоломеем трепались, он, не мудрствуя лукаво, выдернул из центральной композиции утки «по-пекински» большой красный пион и теперь подозвал официанта, молча сунул ему цветок и кивнул в сторону существа.

Варфоломей рассмеялся:

— Ты даже не представляешь, насколько галантно поступил! В Китае пион считается «Царем цветов», достойным произрастать только в императорской столице. И его дарят в знак любви. Интересно, возьмет?

Мы, затаив дыхание, стали ждать результата. Пион был благосклонно принят, девушка поклонилась и зарделась, а Марк расплылся в такой дурацкой улыбке, которой я у него никогда больше не видел, ни до, ни после.

Тут за дело взялся Варфоломей. Он тоже подозвал официанта и заговорил с ним по-китайски.

— Скажи, что мы будем рады видеть ее за нашим столом и разделить с ней трапезу. И передай ей, что мы ее не обидим, мы — слуги императора.

И наш парламентер пошел исполнять поручение.

— Госпожа говорит, что не смеет ослушаться блистательных приближенных величайшего из императоров, — доложил он, вернувшись. — Однако, она бы хотела убедиться, что господа — действительно слуги императора.

Варфоломей сжал руку в кулак и протянул ее в сторону официанта, вверх тыльной стороной ладони. Тот уставился на черный Знак Спасения.

— Тебе известно, что это означает? — тоном разгневанного феодала спросил Варфоломей.

— Да, господин… Но ваши друзья?..

Мы последовали примеру Варфоломея. Официант кивнул и отправился было продолжать переговоры, но был задержан властным окриком нашего доморощенного мандарина.

— Подожди! Выясни у госпожи, действительно ли ее зовут «Хэ Сяньгу», и, отвечая, пусть помнит, что отвечает слугам императора.

— Ее так звали к телефону, — пожал плечами официант.

— Тебя это не удивляет?

— Это не мое дело, господин.

— Зато мое. Выполняй, что приказано!

— Зачем так круто-то? — спросил я Варфоломея, когда парень в очередной раз переместился к соседнему столику.

— Здесь по-другому не понимают.