* * *

Прежде чем покинуть барак, мы побывали еще в нескольких крошечных комнатушках. В двух из них молодые женщины кормили грудью новорожденных младенцев. Когда я вошел, они даже не попытались прикрыться, и я невольно попятился, пытаясь спрятаться за спиной Лины, но она, обернувшись, поманила меня пальцем и, запустив руку в мой рюкзак, стала доставать пакеты с рисом и бутылки постного масла. Глядя на младенцев, которые жадно сосали, захлебываясь материнским молоком, Лина приветливо улыбалась. Улыбались и женщины – они были по-настоящему рады гостинцам и горячо благодарили нас обоих. Еще в одной комнате нас встретила совсем молодая женщина, под глазом которой я заметил старый, начавший уже желтеть синяк; она, впрочем, старалась его спрятать и поэтому смотрела главным образом не на нас, а в сторону.

Раздача продуктов заняла еще минут сорок, но не потому, что мы принесли с собой так много риса и бобов, а потому, что в каждой комнате Лина задерживалась, чтобы перекинуться с хозяевами хотя бы парой фраз. Рис, масло, бобы – казалось бы, пустяк, но еще сильнее, чем ощущение пустого мешка за плечами, меня согрели улыбки, которыми нас награждали эти люди.

Наконец мы покинули душный барак и вместе с Изабеллой отправились к большой общей кухне – отдельному зданию или, точнее, высокому навесу с единственной глухой стеной. Под навесом горел длинный, обложенный камнями костер, а над ним на железных решетках стояли большие чугунные котлы, в которых варились все те же рис и бобы, а также кукуруза. Полные потные женщины помешивали варево длинными деревянными ложками или орудовали загнутыми стальными прутьями, поправляя дрова в костре. В дальнем конце кухни две девочки ловко пекли лепешки-тортильи. Здесь на камнях лежал большой стальной лист, и они, зачерпнув из кастрюли какой-то густой массы, похожей на замешенную на воде кукурузную муку, лепили из нее плоские толстые блинчики и швыряли на раскаленный металл. Минуты через полторы девчонки переворачивали лепешки на другую сторону, а потом укладывали готовую продукцию в большую корзину.

Паулина обняла всех женщин по очереди и с каждой о чем-то поговорила, внимательно слушая и кивая. Когда, судя по жестикуляции поварих, нам предложили перекусить, Лина отрицательно покачала головой, но девчонки не успокаивались, настойчиво показывая то на меня, то на свои лепешки. Должно быть, у меня действительно был очень голодный вид, потому что Лина рассмеялась и кивнула юным поварихам. В ту же секунду одна из девчонок голыми руками схватила с раскаленного противня горячую тортилью и протянула мне.

Лина еще раз кивнула:

– Все в порядке, можешь есть.

Одна из поварих опустила ложку в бобы и вопросительно взглянула на меня. Я подставил лепешку, и она щедро налила сверху густой подливы с бобами. Свернув тортилью трубочкой, я откусил кусок. Это было божественно! Кукурузная тортилья с бобами оставляла далеко позади все блюда «мексиканской кухни», которые я иногда заказывал в ресторанах Майами. Ничего более вкусного я не ел никогда в жизни! Должно быть, моя блаженная улыбка была красноречивее всяких слов, поскольку женщины дружно рассмеялись, а я почувствовал, что мое молчаливое одобрение их кулинарных талантов в мгновение ока сделало меня близким другом поварих. Как только с лепешкой было покончено, они не замедлили предложить мне добавки, но Лина замахала на них руками и под общий смех вытолкала меня из-под навеса.

После кухни мы отправились на площадку на окраине кофейной плантации, которая служила, по-видимому, чем-то вроде производственного участка. Здесь я увидел несколько довольно вместительных складов, между которыми стояло несколько тракторов и лежало какое-то промышленное оборудование – и ржавое, и законсервированное с помощью толстого слоя густой смазки. Высокие деревья отбрасывали на площадку и на тропинку, по которой мы шли, густую тень, среди листвы пламенели удивительные и яркие, как «глаза» на хвосте павлина, цветы, и шныряли стремительные птицы. Зачарованный этой красотой, я невольно остановился и прикрыл глаза ладонью.

– Что это за птицы? – спросил я.

– Попугаи, – сказала Изабелла и хихикнула. Должно быть, ей и впрямь было смешно, что я не узнал самых обыкновенных попугаев. Я не стал объяснять, что для меня-то они не были обыкновенными, но, как только я тронулся с места, в зарослях справа – довольно далеко от меня – раздался странный звук – протяжный и громкий, похожий на стон или вой.

– А это что?

На этот раз мне ответила Лина:

– Обезьяны-ревуны. Одна из них, кстати, сидит на ветке прямо над тобой.

Я снова остановился и, задрав голову, стал смотреть вверх. Почти сразу я увидел пару блестящих черных глаз, которые уставились на меня из листвы с любопытством и страхом. Мгновение спустя Лина щелкнула пальцами и то ли причмокнула, то ли присвистнула. Обезьяна подскочила на ветке, словно рядом с ней бахнула пушка, и стремительно метнулась в сторону. Несколько раз она перепрыгнула с ветки на ветку, потом соскочила на землю и… подбежав к довольно улыбающейся Лине, вскарабкалась по ней, как по дереву, и уселась на плечо.

Я потрясенно покачал головой и поправил мешок за спиной.

– Ну и местечко!.. Настоящий рай. Сюда бы туристов возить!

Из-за толстого древесного ствола позади меня появился мальчуган – тот самый, у которого я вытащил из ноги занозу. Он был не один: мальчуган привел свою мать – довольно молодую и очень худую женщину, державшую на руках младенца. Показав на меня, мальчишка с гордостью сказал:

– El doctor! – Тут он потянул мать за подол рубахи и повторил: – El doctor!

Я неуверенно помахал обоим рукой. Молодая женщина настороженно разглядывала меня, Лина забавлялась с обезьянкой, которая непоседливо вертелась и подпрыгивала у нее на плече, так и норовя забраться на голову. Наконец она ссадила обезьянку на землю и издала губами еще один странный звук, от которого та бросилась обратно к деревьям и стремглав вскарабкалась наверх. Далеко она, впрочем, не убежала: когда мы тронулись дальше, обезьянка сопровождала нас, ловко прыгая с одной ветки на другую.

– Давно ты ее приручила? – спросил я.

– Я ее не приручала, – покачала головой Лина и улыбнулась: – Эту обезьяну я вижу впервые в жизни.

Наконец мы подошли к большому бетонному сараю, служившему мастерской для ремонта тракторов и прочего оборудования. В мастерской какой-то мужчина пытался с помощью огромной монтировки надеть тракторную шину на колесный диск. Увидев нас, он широко улыбнулся. Отложив инструмент, мужчина обогнул лежавшее на полу колесо и шагнул к Лине. Она протянула вперед сложенные ладони – совсем как Изабелла, когда знакомилась со мной, и мужчина бережно их пожал, а потом слегка поклонился. В ответ Лина обняла его за шею, отчего мужчина заулыбался еще шире.

Минуты две они о чем-то говорили, потом мужчина сел в стоявшее позади него потертое тракторное кресло, а Лина опустилась рядом на колени и помогла ему закатать штанину. На худой голени зияла довольно большая язва крайне неприятного вида. Лина тщательно промыла ее водой, удалила засохший гной, сделала какой-то укол, смазала язву мазью с антибиотиком и наложила повязку. В заключение она произнесла несколько фраз – судя по ее вежливому, но твердому тону, она дала мужчине какие-то инструкции и велела в точности их выполнять. В ответ мужчина кивнул и, достав из-за кресла какой-то пакет, протянул ей. Лина засунула его в мой рюкзак, потом поцеловала мужчине руку, и мы, пройдя через мастерскую, вышли через вторые ворота.