— Благодарю вас, Аполлинария Лазаревна, — церемонно произнесла она. — Скажите, а кто живет в той комнате, что рядом с вашей?

— Косарева, — ответила я.

— Ах да, помню, а то я совсем из-за головной боли перестала различать, где право, а где лево. Помню, в прошлый раз, когда мне нужно было о чем-то спросить Елену Глебовну, меня Мамонов любезно согласился отвести к ней, — Перлова встала и направилась к двери.

— Да, Мамонов, — машинально ответила я, и тут у меня в памяти всплыли слова «А как прикажете называть молодого человека, оказавшегося в постели девушки, да еще в дезабилье? Попросту говоря, без штанов!» — Постойте, Ангелина Михайловна, а откуда вам было известно, что Мамонов лежал в Ольгиной постели только в верхней рубашке? Ведь он был укрыт одеялом.

Не надо было мне задавать этот вопрос. Всегда я говорю быстрее, чем думаю!

И тут страшная догадка взорвалась у меня в мозгу. Это она убила всех! Перлова! Дочка той самой роковой дамы, втершейся в доверие к матери Косаревой, после визита которой пропали драгоценные письма, а сама матушка скончалась от неизвестной болезни.

Смертельный ужас охватил меня, я ахнула и отступила на шаг, прижав руку ко рту, а Перлова обернулась, спокойно произнесла «Прознала, значит», и вдруг, словно дикая кошка, прыгнула на меня. Я упала и увлекла ее за собой.

Мы покатились по ковру, сплетенные в яростном объятье. У преступницы были такие сильные руки, что я ничего не могла поделать против нее — она рвалась к моей шее, а я отчаянно сопротивлясь. Как мне мешал проклятый турнюр! Она, одетая в просторную юбку, использовала и руки, и ноги, чтобы добить меня, а я могла лишь отбиваться коленями, сомкнутыми вместе.

Я слабела: чувствовала, что меня хватит ненадолго, но не отпускала убийцу. В схватке наши тела ударились об стол, он покачнулся и на меня упал тот самый нож для разрезания писем, которым не удалось воспользоваться в библиотеке. Почему я, неряха, когда вернулась, не убрала его в ящик комода, а оставила на столе?!

Перлова схватила нож, ее глаза засветились безумным блеском, она занесла руку надо мной, но я заорала: «Нож тупой!». Это на мгновение сбило ее с толку, я ухитрилась и пощекотала ей подмышку, она дернулась, выпустила нож, который я успела подхватить, и, повернувшись, оказаться на ней.

Но я не знала, что с ней делать! Не резать же ее, в самом деле? Она почувствовала мое колебание, схватила нож за лезвие и вырвала его у меня. Мы опять покатились по полу. Казалось, что та, у кого находился нож, получала преимущество, но я решительно этому воспротивилась.

Через несколько секунд она уже сидела верхом на мне. Одной рукой она зажала мне рот, чтобы крики не разбудили соседей, а другой поднесла нож к моей шее. «Я тебя зарежу, тварь, — прошипела она, а глаза-изюминки сузились в ниточки, — не посмотрю, что нож тупой».

Силы были на исходе, я приготовилась к самому худшему. Но тут тихонько приотворилась дверь и в комнату со словами «Голубушка, а вот и я. Не прогневаешься?» на цыпочках вошел Карпухин. В руках он держал бутылку вина из запасов Иловайского. Перлова невольно обернулась, и тут я закричала: «Бей!».

Молодой человек не растерялся и мигом приложился бутылкой ко лбу моей ненавистной наездницы. Осколки стекла разлетелись по комнате, я была залита вином с ног до головы, а Перлова обмякла и рухнула на меня.

— Помогите выбраться… — прохрипела я, выглядывая из-под ее тела. Карпухин подскочил, схватил ее и оттащил в сторону. — Спасибо!.. Как вы вовремя!

— Что это было, Полина? Она — извращенка, поклонница Сапфо и маркиза де Сада? Хотела склонить тебя к сожительству?

— Да что с вами, Иннокентий? — возмутилась я. — Вы что, не поняли, что это убийца?! Она убила всех, а я узнала, и поэтому чуть было не стала ее очередной жертвой!

— Не может быть! — как-то по-бабьи ахнул он. — Неужели она?! Но почему? В чем причина?

— Понятия не имею… Надо позвать Кулагина — пусть сам разбирается.

— Я же говорил вам, что его нет. И еще не приехал. — Карпухин посмотрел по сторонам и вздохнул: — Жаль-то как! Такое вино пропало. Специально за ним в подвал лазил, порадовать вас хотел.

Перлова зашевелилась и издала протяжный стон, я отпрянула.

— С ней надо что-то делать, — сказала я. — Не дай Господь, придет в себя, еще кинется на нас.

— Ее надо связать, — предложил Карпухин.

— Но чем?

Не ответив, Иннокентий Мефодьевич принялся тем же приснопамятным ножом пилить шнур на занавеси. Шнур не поддавался.

Когда ему удалось, наконец, отрезать веревку, он усадил приходящую в себя Перлову на стул и принялся за дело.

— Помогите, Полина, — Карпухин бросил мне конец шнура, а сам достал из шкафа два длинных полотенца и обмотал ими ноги женщины.

— А мы не совершаем ничего противозаконного? — спросила я с опаской. — Ведь это насилие над человеком!

— Не думаю, — ответил мне Карпухин. — Береженого Бог бережет. И кстати, как вам удалось узнать, что она убийца? Вот уж никогда бы не поверил. Я на Пурикордова думал, или на Гиперборейского, и вдруг дама. Певица. Такой пассаж!

Мы присели на кровать, чтобы не сводить с Перловой взгляда, и я рассказала молодому человеку о пятне в виде лошадиной головы, о таинственных приорах и прецепторах и о том, как мать Косаревой скончалась сразу же после отъезда г-жи Рицос из имения. И как пропала семейная реликвия — письма Пушкина.

— Но это же не доказывает того, что Перлова убила троих в этом доме! — Карпухин с сомнением посмотрел на меня, и на его лице отразилось сомнение, правильно ли он поступил, связав женщину.

— У меня есть доказательства! — парировала я и добавила: — Вот она придет в себя, спросите, откуда ей известно о том, как был одет Мамонов в постели Ольги Иловайской?

— Скорее, он был раздет, нежели одет, если я хорошо знал Мамонова, — пробормотал Иннокентий и добавил: — А может, Перловой о Мамонове рассказали те женщины, которые его обмывали? Мол так-то и так, ничего на нем не было, стыд и срам…

— Да вы что, Иннокентий Мефодьевич?! — возмутилась я. — Да разве ж Анфиса и Елена Глебовна будут такие скабрезные подробности обсуждать? Нет, Перлова пришла убивать и выстрелила в Мамонова, лежащего в Ольгиной кровати, думая, что убивает Ольгу. А потом в темноте откинула одеяло, чтобы убедиться, мертва она или нет. И тут-то увидела, что «она» — это на самом деле «он», причем голый. Я права, Ангелина Михайловна? Или вы все-таки хотели застрелить именно Алексея Юрьевича, в чем я сильно сомневаюсь?

Перлова не ответила. Она сидела, словно раненая тигрица, готовая к прыжку. Неожиданно она сумела высвободить левую руку из неумелой перевязи, которой ее обмотал Карпухин.

Он бросился к ней, прижал руку и приказал:

— Полина, дай мне немедленно твои чулки!

Пришлось достать из саквояжа пару ношеных чулок, от чего я смутилась. Но что поделать? Я гостила в этом доме не по своей воле уже который день, и на мне была надета последняя чистая пара.