нос, окровавленный лоб, израненный терновыми шипами…

— Что с ним?!

— Дисмас! — Магда бросилась к нему, приложила ладони к его щекам. — Дисмас? Дисмас!

«Ныне же будешь со мною в раю…»{44}

— Дисмас!

Открыв глаза, Дисмас увидел, что все взволнованно смотрят на него.

— В чем дело? — спросил он.

— Налейте ему вина.

Дисмас огляделся:

— Что вы на меня все так смотрите?

— У тебя такой вид… совсем как у герцога Урбинского за миг до того, как он бросился к плащанице, — сказал Дюрер.

— Со мной все в порядке. А что ты сейчас говорил?

— Что я очень умный малый, — объявил Дюрер.

— Ну это я все время от тебя слышу, — хмыкнул Дисмас.

— Я придумал, как все сделать.

— Что сделать?

— Да плащаницу же, дурень! Что же еще? Гентский алтарь, что ли?

Неожиданно Дисмас ощутил невероятную слабость. Он совершенно обессилел. И почему он лежит на полу? Почему все склонились над ним? Странно…

— В чем дело? — спросил он.

Магда присела на корточки, приложила ладонь ко лбу Дисмаса:

— У тебя жар.

— Господи Исусе! — завопил Ункс. — Французка! Все назад!

— Ункс, не валяй дурака! — оборвала его Магда. — Никакая это не французка.

Она дала Дисмасу воды. Он большими глотками осушил кружку и, не вставая с пола, спросил Дюрера:

— Ты знаешь, как изготовить плащаницу?

— Знаю.

— Отлично. Остается только придумать, как ее подменить.

— Погоди, — вмешалась Магда. — Ты же только что говорил, что стыдно красть ее у Карла…

— Нет, все верно, — сказал Дисмас. — Мы должны ее выкрасть. Это очевидно.

— Ничего не понимаю…

— Плащаница желает перенесения.

Все уставились на него.

— Она изъявила мне свою волю.

— Он переутомился, — вполголоса сказал Дюрер Магде.

— Нарс, я пока еще не лишился рассудка. Теперь я точно знаю, что плащаница хочет быть перенесенной.

Все недоуменно переглянулись.

— Она желает перенесения, дабы спастись от притязаний герцога Урбинского, — пояснил Дисмас.

— Что ж, если бы я был Иисусом, то мне тоже не хотелось бы, чтобы мой саван служил носовым платком трухлявому итальянскому герцогу, — сказал Дюрер. — Тем не менее…

— Мы устроим перенесение плащаницы, — твердо сказал Дисмас. — А потом вернем ее Карлу Доброму.

— Ну уж нет! Нет, нет и нет, — возразил Кунрат. — Какой в этом смысл? Чего ради мы должны, рискуя жизнью, сперва похищать святыню, а потом отдавать ее назад?!

— Вот оно, чудо, — промолвил Дисмас. — Не всякий день доводится воочию узреть Промысел Божий.

В глазах у него потемнело, и он потерял сознание.

Голоса. Женский и мужской. Совсем рядом. Что-то приятно холодило лоб. Дисмас хотел открыть глаза, но это требовало непомерных усилий. Он прислушался, не поднимая век.

— С ним прежде такое бывало? — спросил женский голос.

— Ни разу, — ответил мужской.

— Парацельс упоминает о таких случаях. Он когда-то был военным лекарем. Сначала мозг не в состоянии воспринять случившееся, а потом внезапно наступает шок. Иногда шок проявляется в необычной форме.

— Куда уж необычнее, если ему плащаница вещает.

— Ну, если неделю провисеть на крючьях, продетых сквозь уши, ноги, руки…

Дисмас открыл глаза:

— Что происходит?

— Ты упал, — сказала Магда. — Как ты себя чувствуешь?

Дисмас приподнялся на локтях:

— Нормально. Мне приснилось, что… А где остальные? Который час?

— Глубокая ночь. Ты долго спал.

Дисмас посмотрел на Дюрера:

— А ты почему не спишь?

— Потому и не сплю, что о тебе беспокоюсь.

— Ты что-нибудь помнишь? — спросила Магда.

— Нарс объявил, что знает, как изготовить плащаницу.

— И все?

Дисмас пожал плечами:

— Ну да. А что?

Магда ласково улыбнулась и погладила его по голове:

— Ничего.

— Пока ты нежился в объятиях Морфея, я придумал, как подменить плащаницу, — заявил Дюрер.

Дисмас сонно посмотрел на него:

— Ну и?

— Герцог Карл устраивает еще одну живую картину. В канун явления плащаницы народу.

— И что?

— Догадайся, на какую тему будет картина?

— Понятия не имею. Апофеоз живописца Дюрера?

— Апофеоз живописца Дюрера ты еще увидишь, — хмыкнул Дюрер. — А темой герцогского представления будет Тайная вечеря! Угадай, кому отвели роль возлюбленного ученика Иисуса Христа?

— Эх, жаль, что главная роль тебе не досталась! Ты же знаешь ее назубок.

Дюрер обернулся к Магде:

— Горячка миновала. Он в своем уме. Как ни досадно.

36. Ну как, сработало?

Глубокой ночью раздался стук в дверь. Слуга вручил сестре Хильдегарде письмо от синьора Карафы. Послание, короткое и властное, состояло из одного слова: «Приходите».

Дисмас велел посыльному обождать за дверью. Дюрер с ландскнехтами отправился на поиски всего необходимого для изготовления плащаницы, и Дисмас с Магдой остались наедине.

Вздохнув, Магда решительно произнесла:

— Я пойду.

— Не ходи.

— Я не могу ему отказать.

— Ты же не видела, как этот безумец хватался за плащаницу. Мало ли что ему еще взбредет в голову?

— Я монахиня. Монахиня не вправе отказывать страдальцам.

— Ты же не его личная монахиня! Ты вовсе не обязана подчиняться какому-то итальянскому герцогу.

Магда облачилась в монашескую рясу и начала собирать аптекарские принадлежности.

— Он болен. Может быть, даже при смерти. Не волнуйся, он не будет ко мне приставать. У него недостанет сил.

— Достало же ему сил на состязание по перетягиванию плащаницы с архидьяконом и двумя епископами!

— Дисмас, ему нужна сиделка, а не шлюха.

— Ростанг жаловался, что герцог Урбинский уже надругался над пятью служанками! Над пятью!

— Я смогу за себя постоять. — Она выхватила из-под полы короткий кинжал.

— Магда, прошу тебя…

— К тому же, если они тоже хотят украсть плащаницу, будет неплохо разузнать их планы. Вдруг в бреду герцог что-нибудь выболтает?

— А если Карафа его услышит, то тут же перережет тебе глотку. Его же не мать вскормила, а скорпионы!

Магда отошла к окну.

— Что ты там выглядываешь?

— Смотрю на часы. Сейчас половина первого. В половине второго ступай в покои герцога Урбинского, вызови Карафу из герцогской опочивальни и займи его разговорами. Как только я останусь с герцогом наедине, то дам ему дополнительную дозу ладанника. Это наверняка развяжет ему язык.

Возражать было бессмысленно. Магда твердо вознамерилась сидеть у постели герцога Урбинского.

Она оправила рясу и подвесила на пояс четки, а потом, приложив ладони к щекам Дисмаса, горячо поцеловала. Дисмасу очень хотелось продлить поцелуй.

— Вот такая я монахиня, — прошептала она и выскользнула за дверь.

Дисмас подошел к раскрытому окну. Магда, следуя за посыльным Ростанга, пересекла площадь и по мощеной дорожке поднялась к замку.

Дисмас забормотал охранную молитву.

«…И не забудь, Господи, что ее зовут Магда, в честь Магдалины, которой Ты первой явился после воскресения из мертвых…»

Дисмас изнемогал от усталости. Он изо всех сил боролся со сном. Сперва Дисмас сидел, но начал клевать носом