Так страшно, что она опять заскулила было, но быстрозатолкала скулеж обратно в горло, только чтобы это больше не било ее по голове.

Везли ее долго. Руки, стянутые за спиной веревкой, сильноболели, а потом начали мерзнуть. И холод еще усиливал боль.

Ее сильно трясло — ноги свешивались с сиденья оченьнеудобно, и не было возможности ни за что ухватиться, поэтому она все времясъезжала с обивки на Что-то скользкое и глянцевое, представлявшееся ей змеинойкожей, и тогда она судорожно дергала голо-. Вой, пытаясь найти положение, вкотором щека не касалась бы змеиной кожи, и находила его и тут же съезжаласнова.

Из-под тряпки, стягивавшей глаза, она видела только узкуюблестящую полоску и еще что-то, кажется, желтое, а может, зеленое, потому чтосвет все время менялся — их обгоняли и пропускали другие машины, и жизнь вокругне остановилась!

Все было как всегда — обычный весенний вечер, и однаполовина мозга понимала это, а другая отказывалась понимать, другая визжала отом, что наступил конец света и вместе с ним пришел конец и Варваре.

Машина остановилась, и Варвара стукнулась носом в переднеесиденье. Сильно стукнулась, кажется, до крови.

Водитель тихо возился впереди, никуда не спешил,посвистывал. Щелкнула крышка бардачка, зазвенели ключи, хлопнула дверца. Тадверца, что была за головой у Варвары, распахнулась, потянуло улицей и близкойземлей, и он выволок ее из машины. Она замычала, и он ее ударил.

— Тихо! — велел совсем близко. — Не ори, хуже будет!

Что может быть хуже, пронеслось в голове у Варвары, и тогдаон сказал буднично, как бы отвечая на ее мысли:

— Убью.

Некоторое время он держал ее за волосы, как будтораздумывал, а потом вдруг с силой швырнул вперед. Со всего размаха она ткнуласьколенями и лицом в землю. Земля набилась в ноздри, и Варвара стала задыхаться,и ей показалось, что сейчас она умрет.

Умирать Варвара не хотела.

Она шла домой, и несла в пакете новый замок для своей двери,и думала о том, как все сложится у Тани с Димкой, и тут ее заставили умирать.

А она не хотела.

Слезы вымыли из ноздрей землю, и она прерывисто задышала. Нозато это было такое счастье — дышать, когда хочешь вздохнуть!

— Вставай, — сказал мучитель и ткнул ее в бок, — встава-ай!

И уже не ткнул, а ударил. Сильно. Так сильно, что Варваруперевернуло на другую сторону. К нему — не битым боком. Сейчас он ударит снова,поняла Варвара, приподнялась, и поползла, стараясь сохранить равновесие иничего не видя перед собой, но он поставил ее на ноги.

— Вперед, — весело велел он, — шагай.

Два или три раза она споткнулась, ударившись головой обочто-то твердое, один раз он толкнул ее, но она удержалась на ногах, а потомтолкнул так, что она не удержалась и упала на что-то жесткое, к чему он быстрои деловито ее привязал — ноги врозь, руки за спиной.

— Та-ак, — протянул он оценивающе, и что-то загрохотало, какбудто покатилось ведро. Варвара дернулась от страха. Она не видела его и незнала, что он станет с ней делать.

Полилась вода, Варвара напряженно прислушивалась. Шаги, стукведра, скрип половиц. Вернулся.

Она не могла даже шевелиться, не то что сопротивляться. Онмог сделать с ней все, что угодно. Она больше не была человеком, который шелдомой и нес в промасленной бумаге замок для своей двери. Она была простосубстанцией, скоплением живых, трясущихся от страха и ожидания боли клеток, и унее не осталось никаких человеческих чувств и эмоций, кроме липкого ужаса.

Варвара — скопление клеток — дернулась и захрипела.

— Сейчас я тебя ударю, — объявил мучитель, — а потом снимуленту и задам вопрос. Ты мне ответишь. Если ответишь не правильно, я тебя опятьударю.

Варвара заметалась, тычась в разные стороны и пытаясьспастись, но спасения не было. Он коротко ударил ее в голову, прямо по скуле,под глаз.

Голова хрупнула, треснула и развалилась, и ее ошметкиразлетелись в разные стороны…

В следующую секунду оказалось, что боль, образовавшаяся наместе головы, намного больше, чем сама голова, что она раздувается, как черныйрезиновый шар, и…

Поток холодной воды обрушился на нее, и что-то сильнодернуло кожу у рта, так, что она, кажется, порвалась.

— А-а!.. — прошипел разорванный рот. Оказывается, она всевремя кричала, но липкая лента не давала крику выйти наружу.

— Где деньги?

Она не понимала.

Она вообще не понимала, что это такое говорит с ней, какговорят все люди.

Все шипение вышло изо рта, и больше там ничего не осталось.

— Я спрашиваю, где деньги?

Она замотала головой, и от этого движения звуки вдругсложились в слова, и она поняла, что это хочет знать, где деньги.

Деньги? Какие деньги?

Какими купюрами предпочитаете, спросил у нее кассир СеменПрокопьевич, а она не знала, каких купюр ей хочется.

— Так, — констатировало это, и липкая лента снова залепилаей рот. Прежде чем она успела сообразить, что это означает, он опять ударил ее— плашмя по лицу.

Впрочем, у нее не было лица — было месиво липких от потногостраха молекул.

Лента снова дернулась, и снова ее рот разорвался, и ейпоказалось, что из него хлынуло что-то и залило ей руки.

— Ах ты, с-скотина, — прошипело это, — еще ботинки мнезальешь!..

Была какая-то возня, а потом опять:

— Где деньги? Деньги, сука!..

Варвара затрясла головой и захрипела, то, что заливало еерот, не давало произнести ни звука.

— Деньги! Куда ты их дела?! Ты забрала деньги! Ты думала, яоб этом не узнаю, жирная глупая сука!..

— У… меня… нет… нет…

— Куда ты их дела? Отдала?! — Он тряс ее, схватив за волосы.— Кому?! Своей подруге? Или тому ублюдку? Я убью обоих, но заберу свои деньги!И ее пацаненка!.. Ну, где деньги?!

— Я… не знаю. У нас нет… никаких денег.

— Нет, — повторил тот весело, — ну, нет так нет.

И снова липкая лента на Варварин рот.

На этот раз он бил ее под ребра. Бить ему было неудобно —она это поняла, потому что он сопел прямо ей в лицо — в то, что раньше было еелицом.